К началу августа расчленённый левый фланг Юго-Западного фронта с трудом удерживал на правом берегу среднего течения Днепра район Киева, Каневско-Черкасский плацдарм и крохотные пятачки у Триполья и Ржыщева. Танковые дивизии Клейста, овладев Кировоградом и Кременчугом, захватили плацдарм на левом берегу Днепра, и стали попешно на нём сосредотачиваться для нанесения решительного удара в левый фланг Юго-Западного фронта с целью охвата остатков 26-й, 37-й и 38-й армий и полного их уничтожения. На правобережье агонизировали в котле под Уманью 6-я и 12-я армии… В первых числах августа усилилось давление на Каневско-Черкасский выступ.
Немецкая авиация всё время висела в воздухе. Остатки дивизий 26-й армии в междуречье Роси и Днепра с трудом сдерживая врага, пятились к каневским переправам.
Госпиталь в поспешности эвакуировался в Пирятин. Все, кто мог ходить, помогали медперсоналу эвакуировать в первую очередь тяжелораненых. Днём 17 августа после отправки очередного транспорта тяжелораненых Алёша возвращался с переправы к деду Грыцю, у которого он вторые сутки ночевал на сеновале. В это время начался налёт. Немцы не выбирали отдельные цели, а сыпали бомбы по площади. Бомбы рвались в воде, вздымая фонтаны желтоватой днепровской воды, на переправе, в предмостьях правого и левого берегов, запруженных обозами, машинами, пушками, снарядными ящиками — остатками отдельных частей и подразделений разбитых дивизий, державшихся вместе волею младших командиров, и по инерции пробивающихся на восток, чтобы там вновь выкопать окопы и, вытащив из вещмешков и противогазных сумок черные бутылки с зажигательной смесью, встретить вновь и вновь надвигающиеся бронированные чудовища. Они проклинали сухими потрескавшимися губами немцев и высокое начальство, из-за которых им теперь приходилось под бомбами юнкерсов переходить на левый берег Днепра, мечтая об автоматах, достатке патронов и снарядов и хоть каком-нибудь прикрытии с воздуха от этих разбойников, не дающих головы оторвать от земли. И несмотря ни на что они верили и надеялись, что всё образуется, будут и дельные умные командиры, и танки, и автоматы, и самолёты, что искупят они своей кровью и своей верой ошибки и неумение тех, кому положено было уметь, знать, предвидеть, управлять, кого они кормили и поили, отрывая от себя все эти трудные годы. Они знали, что никто не сможет победить народ, взявший в руки оружие.
Отдельные разрывы и свист падающих бомб слились в единый гул, и вся низина перед мостом превратилась в сплошное дымнопылевое облако, из которого взрывы выбрасывали обломки повозок, куски людских тел и военной техники.
Взрывной волной Алёшу бросило в сторону, ударило о землю и он потерял сознание.
Глава 17
Очнулся Алёша от прикосновения к его затылку чего-то мягкого и тёплого. В голове звенело. Лицо, особенно нос и правая скула, ныли тупой болью. Сначала Алёша не мог сообразить, где он и что с ним. С трудом повернувшись на бок, Алёша увидел над собой склонившуюся лошадь. Это был старый, списанный из кавалерии в обоз рыжий мерин Лыска, который исправно трудился в хозвзводе госпиталя. Алёша часто угощал его хлебом с солью и маленькими кусочками сахара. Мерин обычно жмурился от удовольствия и с благодарностью терся головой об алёшино плечо. Видимо лошадь отдавала предпочтение Алёше, а потому. Как и подобает боевому коню, «заботилась» о своём раненом хозяине. Алёша с трудом поднялся и взобрался на Лыска. Тот фыркая и свистя старыми лёгкими, побрёл вверх, к городским строениям. Во всём предмостье не было живой души. Обломки обозных повозок, трупы людей и лошадей остывали в предвечерних сумерках, припорошенные густой серой пылью.
Дед Грыцько уложил Алёшу в хате на лавке и приложил к скуле и носу мокрую тряпицу.
— Цэ ничого. Тилькы нис будэ трохы горбатый. Як у справжнього козака, — успокаивал дед Алёшу, — полэжы, хлпчэ. Нэ сумуй. Якось обийдэться. Коню я там дав сина. Хай поисть…
В городе не было власти. С часу на час должны были появиться немцы…
Неделю отлёживался Алёша у деда, а потом стал собираться в путь.
— Куды ж ты пидэш, хлопчэ? Оставайся у мэнэ. Якось пэрэбудэм лыху годыну. Ты вжэ одвоювався. Нихто тэбэ нэ зачэпыть.
— Нэ можу, диду. Трэба до Кыева йты. Там у мэнэ маты.
Неделю готовился Алёша к длинному и опасному путешествию. Дед сделал ему удобную деревяшечку из липового дерева и аккуратные костылики. Решено было запрячь старого Лыска в брошенную двуколку и потихоньку окольными путями, минуя большаки, пробираться на север, к Киеву. Так к концу первой недели сентября начал Алёша долгое путешествие домой.