— Да.
— Ах, вы не знаете, он пошел в Красную Армию добровольцем. Он же старше вас. Его взяли на фронт. Так вот, он в августе был ранен. В обе ноги. Когда госпиталь стали эвакуировать, кажется это было числа 19-го, мать забрала его. Всё же она медик. Ей отдали его. Привезла. Весь был в гипсе. Так вот, высыпаю я мусор, вдруг слышу страшный крик на пятом, потом глухие удары, звон разбитых стёкол и, о, боже! — на асфальт из окна пятого этажа падает Володя весь окровавленный с разбитым гипсом на ногах! На голове страшные кровавые ссадины. Вслед за ним из окна на двор падает парализованная старуха. Володя умер сразу. А старуха ещё корчилась и исходила кровавой пеной. Ужас! Я поседела сразу.
— Кто их выбросил?
— Митька. Дворник. Я видела, как он бросал старуху. Степановой он проломил голову железным прутом. Потом её куда-то забрали двое в черных картузиках с белыми повязками. Я не могу успокоиться с тех пор. Уже прошли сутки и я выпила все свои запасы валерьянки. Что же это такое? Ах, Алёшенька, как хорошо, что вы пришли!
— Нина Яковлевна, я долго не задержусь. Митка с немцами уже поднимается за мной. Сейчас они будут стучать в дверь. Не вздумайте вмешиваться, а то и вас заберут.
— Что вы, что вы, я так боюсь!..
— Большое вам спасибо за участие. За меня не беспокойтесь.
В наружную дверь требовательно загремели приклады.
— Откройте им.
Нина Яковлевна, как во сне, пошла ко входной двери.
— Ось вин! Цэ жыд! — показал на Алёшу пальцем двум вошедшим немецким жандармам Митька. Его тощая фигура трепетала от наслаждения, а глаза светились мстительной радостью садиста, палача-любителя.
Немцы, не снимая из-за плеч винтовок, с любопытством посмотрели на Алешу, на его самодельный костыль и, казалось, потеряв к нему интерес, и только в силу своих обязанностей, поинтересовались его бумагами. Алёша подал свой новенький паспорт. Старший, фельдфебель, не раскрывая документ, спросил:
— Юдэ?
— Йа! Герр фельдфебель!
— Зольдат?
— Йа!
Фельдфебель нехотя сунул паспорт в карман и сказал, не обращая внимания на заискивающе суетящегося Митьку:
— Ком, ком!
Алёша встал, взял костылики и, не обращая внимания на плачущую старуху и торжествующего дворника, пошел к выходу под охраной немцев. Уже на лестничной площадке он обернулся в сторону Митьки и бросил через плечо:
— А до тебя, мерзавец, я ещё доберусь!
— Иды, иды жыдовська морда! Тоби вжэ одна путь — до Бабыного Яру!
Глава 19
Глядя по сторонам, можно было подумать, что странная компания из двух жандармов и хромого юноши с костылями вышла подышать свежим воздухом ранней киевской осени. Все трое шли медленной гуляющей походкой узкой Стрелецкой улицей вдоль древней северной стены Святой Софии. Липы и клёны, окрашенные тёплыми осенними тонами, роняли первые листья на желтые кирпичи тротуара.
Фельдфебель, лет тридцати пяти, лениво обменивался новостями со своим напарником, как бы вовсе не замечая арестованного. Свернули в Рыльский переулок, и у самой Софийской площади фельдфебель скомандовал: «Хальт!»
Он вынул пачку сигарет, угостил своего напарника, протянул Алёше. Алёша отрицательно мотнул головой. Закурили.
— Шпрехен зи дойч?
— Йа, герр фельдфебель.
— Зер гут. Где ты научился?
— Сам.
— Ого! Ну-ка, посмотрим твой аусвайс. — Фельдфебель достал из кармана алёшин паспорт. — Почему ты меня обманул? Тут написано, что ты — русский.
— Какая разница?
— Есть разница. Тебе только шестнадцать лет. Значит ты меня дважды обманул. Ты не можешь быть солдатом. Где ты потерял ногу?
— Я подорвался на мине. На своей. Неудачно приземлился с парашютом. Два месяца тому назад.
— Ты пилот?
— Нет. Стрелок. Наш самолёт подбили…
— О, да! У нас отличные лётчики-истребители!
— Нас подбили свои зенитчики. Случайно.
— О! Это совсем по-русски! — Затем после долгой затяжки задумчиво, — Тебе нужно уходить из города. Больше домой не возвращайся. Этот тощий негодяй ещё раз приведёт патруль. Боюсь, он не будет так добр, как я. Формально я не нарушаю инструкцию. У тебя в порядке документ и ты не призывного возраста. К тому же ты — инвалид. Ты не опасен для немецкой армии. Вот твой аусвайс. Раз у тебя написано тут, что ты русский, значит так и отвечай впредь. Понял? Иди!