Выбрать главу

Среди торговок домашними обедами выделялось несколько наиболее крикливых и нахальных, перехватывавших львиную долю клиентов. Просматривалась организация, монополизировавшая этот маленький бизнес. Верховодила здоровенная ширококостая баба с багровым лицом, могучими руками молотобойца и низким контральтового оттенка голосом.

Алёша отдал предпочтение застенчивой невзрачной молодухе, пристроившейся с краю прилавка. Через минуту он с удовольствием хлебал наваристый борщ со сметаной, а в глубокой миске аппетитно дымился настоящий бигос по-польски.

Когда Алёша приступил к бигосу, он уже знал, что его «кормилица» — вдова. Её муж погиб ещё в 41-м под Киевом, а у неё на руках остался четырёхлетний сын Колька, которого нужно кормить и одевать, а пособие за погибшего мужа ей не оформили, потому что сначала, в 41-м, некому было, а во время оккупации пропали все документы, и теперь, кто знает, сколько времени потребуется, чтобы оформить.

— Сколько процентов берёт с вас эта бандерша? — кивнул Алёша в сторону красномордой.

— Двадцать пять. К тем и направляет клиентов. А я даю только пятнадцать. Так допускает только тех, у кого денег-то либо на борщ, либо на чай с хлебом.

— А вы бы ей не давали вовсе.

— Попробуй! Вон у неё шпана какая. Свиснет, так все горшки наземь вывернут. Главный тот вон, безрукий.

— Молодой. Видать немцы за воровство руку оттяпали?

— Точно. Героем ходит. Пострадал от оккупантов. Как инвалид войны в роде.

— Угм… — промычал Алёша, дожевывая бигос и озорно стреляя глазами по сторонам.

— А ты, миленький, на фронте никак ногу-то потерял? — поинтересовалась молодуха, глядя на алёшину деревяшечку. — Отвоевался?

— Из плена. Отвоевался. Теперь надо кое с кем посчитаться. Должок есть у меня.

— Откуда ж ты родом?

— Здесь родился. И до войны тут жил…

— Ой-йой, никак твои в Бабий Яр попали? — внимательно разглядывая Алёшу спросила молодуха с сочувствием. — Ежели нет у тебя никого, пойдём ко мне. Место найдётся.

— Спасибо, милая. Если надо будет, разыщу. А вот это передай своему Кольке. — протянул Алёша плитку французского трофейного шоколада.

— Спасибо, сердешный. Да как же ты найдёшь меня? Ведь не знаешь, как зовут и где живу?

— На Дмитровской. В 17-м номере. Во дворе. Звать Шурой. Так?

— Так… — растерянно улыбнулась молодуха.

Однако, в это время к ней подошел артиллерийский сержант и попросил накормить его, за ним ефрейтор, за ефрейтором — лётчик, младший лейтенант и ещё трое…

В пять минут весь шуркин товар с шутками в адрес хозяйки и похвальбой её кулинарному искусству перекочевал в желудки солдат.

Красномордая не упустила из виду успех шуркиных обедов и шушукалась в стороне с одноруким. Алёша заметил «маневр» противника и, улыбнувшись, повернул голову вправо, откуда, прокладывая мощной грудью дорогу сквозь толпу, как танк, двигался невиданных размеров мышастой масти датский дог. Поскольку он это делал деликатно и деловито, как бы извиняясь за причинённое неудобство, его продвижение в толпе воспринималось как-то само собой разумеющееся, обыденное, ведь толкучка потому и называется толкучкой, что в ней толкаются. Когда дог появился перед прилавками обжорки, Красномордая стояла к нему задом, нагнувшись к своей объёмистой кошелке, доставая оттуда четверть с самогоном. Пёс подошел к могучему заду Красномордой, понюхал, отвернулся и, подняв правую заднюю ногу, покачивая яйцами, брызнул на её необъятную спидныцю. В этот момент его заметила Красномордая. Её лицо исказилось от ужаса. Она упала на четвереньки и завопила дурным голосом на весь Евбаз:

— Ой, людонькы, рятуйтэ-э!!

Сулея скользнула из её рук и, глухо охнув, рассыпалась. Содержимое разлилось по мостовой, издавая зловонный запах сивухи.

Кобель посмотрел на неё, сморщился, обнажив громадные зубы, и рявкнул, как дьякон на службе так, что тарелки жалобно звякнули на прилавке. Баба со страху села в лужу самогона и её спидныця промокла не только от самогона. Она уже не кричала, а жалобно, на одной ноте скулила.

Затем пёс подошел к Однорукому, застывшему, как столб с выпученными глазами и отвисшей челюстью. Также его обнюхал и, пометив, как и Красномордую, рыкнул своим страшным рыком.