Белые кони только покосились удивленно, когда мальчик, забыв об осторожности, подошел совсем близко. Пар облачками поднимался из их ноздрей, и ему страшно хотелось погладить бархатные храпы, но он не посмел: таких лошадей даже коснуться страшно…
Он отвернулся, вздохнул. Удивился, отчего это вокруг еще не собрались не то что взрослые зеваки, — когда еще такое увидишь! — а даже и мальчишки. Те продолжали свои забавы, а на белоснежное чудо не обращали никакого внимания, будто и не видели вовсе. И люди спокойно обходили упряжку, не замечая ее, хотя и кони, и драгоценная упряжь наверняка должны были привлечь внимание!
Мальчик снова взглянул на лошадей, моргнул и замер. Нет, право, ему показалось! Просто показалось, что длинные гривы будто бы треплет ветерок, и с них летят искристые снежинки… Нет ведь никакого ветра, и снег перестал еще до рассвета, и…
— Нравятся тебе мои сани? — спросил кто-то у него за спиной.
Мальчик вздрогнул от неожиданности, обернулся — позади стояла хозяйка упряжки, та дама в белом платье. Дама, которую только что обошел, будто столб, горластый лоточник с леденцами и кренделями.
Ее тоже никто не видел. Только он один.
— Очень нравятся… — шепотом ответил он, потому что в горле пересохло.
— Я думала, ты намного старше, — улыбнулась она. — Надо же…
— Простите, о чем вы? — мальчик попятился.
— Ну конечно, о словах, что ты произнес вчерашней ночью, — сказала дама, а он снова ничего не понял, и, видя его замешательство, она улыбнулась. — Хочешь прокатиться?
— Конечно! — выпалил мальчик прежде, чем успел подумать. — То есть… если вам не трудно, госпожа…
— Садись, — она откинула полог. Места в санях вполне хватало стройной женщине и мальчику, слишком маленькому и худому для своих лет. — Не бойся. Мы сделаем всего один круг.
— Я не боюсь, — тихо ответил он, глядя, как она берет вожжи и ловко направляет коней прочь с площади, по широкой улице…
Конечно, он солгал.
— Тебе не холодно? — спросила дама, когда город остался позади, а кони понеслись вскачь, казалось, прямо по снежной целине. Теперь-то уже ясно было видно, как стелются по воздуху их гривы — ни дать ни взять, снежные порывы!
— Уже нет, — честно ответил мальчик. Под пологом оказалось тепло, как, он слышал, тепло бывает под глубоким снегом. Вот почему звери зимой, бывает, закапываются в сугробы — так не замерзнешь! — Простите…
— Что такое? — сани заложили крутой поворот, и показалось на мгновение, что они летят.
— Это ведь вы — Та самая?.. — спросил он, глядя снизу вверх и со страхом, и с надеждой.
— Не знаю, — улыбнулась она, прекрасно поняв вопрос, — та ли я самая. Но сегодня и сейчас здесь именно я.
Мальчик замолчал, глядя на даму в белом. Она была молода и очень красива, вот и всё. Он думал, что у Нее должны быть снежно-белые волосы, но Она была темноволоса, а глаза у Нее оказались темно-голубыми, как тающий лёд. Или нет, зеленоватыми, как вода в проруби… Или серыми? Нет, не разберешь! На щеках Ее мороз зажег румянец, а очень красные губы улыбались так, будто Она только что удачно пошутила.
— Как это? — спросил мальчик, подумав. — Разве вы не одна-единственная на всем белом свете?
— Конечно же, нет! Столько дел в одном лишь краю, а ведь есть места, где снега лежат круглый год… — вздохнула Она. — Забот нам хватает, не так-то просто присматривать за таким хозяйством! А вчера я решила завернуть в этот городок и не ожидала даже, что вдруг встречу тебя…
— Но… зачем я вам? — он невольно поежился. — Я ведь…
— Если бы ты не думал обо мне, я, возможно, и не появилась бы здесь, — серьезно сказала дама. — Если бы ты ничего не сказал, я промчалась бы по городу и сегодня была бы уже далеко. Но ты сделал всё это, поэтому я здесь, и ты можешь увидеть меня.
— Постойте! А те, другие, на площади! — спохватился вдруг мальчик. — Они же не видели вас, правда? Ни вас, ни вашу упряжку!
— Конечно, нет, — улыбнулась Она. — Увидеть нас способен один из многих тысяч. Кое-кто способен заметить краем глаза, углядеть наших коней в метели, почувствовать, когда мы заглядываем в их окна и разрисовываем стекла узорами, но таких людей почти уже и не осталось. А знаешь ли ты, что такое, когда ты невидим для всех, кроме, разве что, своей родни?
— Я знаю, — уверенно сказал мальчик, потому что часто думал о себе именно так. Может быть, не столь красивыми словами, но суть-то от этого не менялась. — Меня и родные-то не очень замечают… Простите, госпожа, вам-то это неинтересно…
— Ну отчего же? — Она стянула с тонкой руки перчатки и приподняла ему подбородок. Пальцы ее были холоднее льда. — Отрадно знать, что кто-то может разглядеть тебя и оценить то, что ты творишь. Ты ведь любишь зиму?