Держа руку на пульсе операции, Люциус понимал, что впервые за новейшую историю сухопутных сражений танки перестали играть решающую роль — всё зависело от авиации, и танковые войска вермахта становились лёгкой мишенью для господствующих в воздухе штурмовиков и истребителей. И впервые с начала войны им овладела уверенность в скором окончании этой бойни.
***
Как и предсказывал Люциус, последствием высадки десанта в Нормандии стал новый шквал атак на Лондон. И на этот раз противник использовал самолёты-снаряды Фау-1. Гитлер хвастливо назвал их «оружием возмездия», и отчасти его радость была оправдана — уничтожить такую цель в воздухе было гораздо сложнее, чем бомбардировщик. После захвата пусковых площадок в Па-де-Кале немцы стали запускать Фау-1 с летящих бомбардировщиков, чаще всего «Хейнкель». Но они были уже привычной целью, и сложность заключалась лишь в их перехвате до пуска Фау.
Помимо того, что самолеты-ракетоносцы могли осуществлять запуски ракет с неожиданных направлений, вводя в заблуждение систему противовоздушной обороны Британии, так ещё и действовать предпочитали по ночам и на малых высотах, чтобы избежать обнаружения радарами. Бомбардировщик приближался к Британии и пересекал линию побережья на малой высоте, экстренно набирал высоту, запускал ракету и быстро снижался. И всё-таки эта тактика была ненадёжной: помимо того, что «Хейнкель-111» сам по себе был устаревшей машиной, яркая вспышка включившегося двигателя ракеты демаскировала носитель в ночной темноте. Да и, в общем, воздушные запуски оказались менее надёжными.
Но как бы там ни было, Люциус хвалил себя за то, что удачно вывез семью подальше от опасности — в Лондоне продолжали рушиться дома и гибнуть люди, но к осени должно было стать полегче. Союзные бомбардировщики планомерно разрушали промышленные предприятия противника, делая массовое производство Фау-1 невозможным.
Лондонцы называли Фау-1 «жужжащими бомбами» из-за характерного звука, издаваемого пульсирующим воздушно-реактивным двигателем. Люциусу казалось, что этот звук он не забудет никогда — настолько сильно он отзывался в душе. Но переживания во время атак не шли ни в какое сравнение с теми, что терзали Люциуса при изучении списка погибших. Этот еженедельно обновляемый список был засекречен, и взглянуть в него позволял Риддл. Его мотивов Люциус так и не понимал, но это совершенно не мешало испытывать благодарность.
Приходить в кабинет Риддла вечером пятницы уже успело стать доброй традицией. Список обычно, будто случайно, оказывался под стопкой рабочих бумаг, знакомство с которыми входило в обязанности Люциуса. И каждый раз Риддл что-то сосредоточенно писал, не поднимая взгляда от своей записной книжки, и только когда Люциус вставал из-за стола, бросал несколько ничего не значащих фраз, прежде чем заговорить о деле.
В этот раз традиция была грубо нарушена. Во-первых, никаких бумаг на секретере не оказалось, а во-вторых, Риддл протянул Люциусу незапечатанный конверт.
— Это вам, мистер Малфой. От Беллатрикс.
Сердце сжалось от нехороших предчувствий, а когда Люциус прочитал короткую записку, он уже был уверен в том, что произошло что-то страшное. Люциус поджёг тонкий лист бумаги, зачем-то прикурил от него и медленно опустился в кресло. В голове на разные лады билась фраза Бель: «Люциус, пожалуйста!»
— Что с ним?
Люциус не узнал свой голос, а Риддл, кажется, не понял вопроса:
— С ним? О ком вы?
— Вы прекрасно знаете сами. Что с ним? — с нажимом повторил Люциус, непроизвольно сжимая кулаки.
Если Риддл и хотел его подразнить, то почему-то передумал. Он протянул Люциусу сложенный вчетверо список погибших и тихо сказал:
— С ней, мистер Малфой. Это случилось с ней. Номер двести сорок четыре.
Люциус смотрел на листок и не мог разобрать ни единого символа. В голове шумело, как после хорошей попойки, а в глаза словно кто-то насыпал песок. Взять себя в руки удалось не сразу, но он сумел себя заставить, чтобы прочитать: «244. Поттер Л. 1914-1944».
Теперь сразу всё встало на свои места, и мгновенное облегчение — не он! — сменилось тяжестью осознания потери. Люциус зажмурился. Сколько можно?! Почему она?..
— Беллатрикс просила вас сообщить сестре Лили. Она не может.
Люциус неожиданно для себя рассмеялся, но смех оборвался так же внезапно, как и начался, и когда он коснулся губами протянутого бокала, то заметил, что губы дрожат. Проклятье! Конечно, Люциус сообщит! И сестре Лили, и Нарциссе… и Фрэнку с Алисой, и Северусу. Боль мешала вздохнуть, но Люциус стиснул зубы.
— Я сообщу, — мрачно пообещал он. — Прямо завтра. Как это произошло?
Беллатрикс, видимо, подробно рассказала Риддлу о нелепой случайности, которая привела к гибели Лили, и Люциус вдруг представил, как тот её утешал. Поверить, что холодный и расчётливый Риддл на такое способен, было непросто, но ведь он исполнял волю Бель, а значит… Люциус вздохнул — всё-таки война меняла людей до полной неузнаваемости. Риддл неожиданно показался таким человечным, что Люциус не выдержал:
— А про них вам что-нибудь известно?
Объяснять, про кого он спрашивает, не потребовалось. Люциус заметил, как у Риддла дёрнулась щека, прежде чем он покачал головой:
— Нет.
— Пожалуйста…
Люциус не успел озвучить свою просьбу, а Риддл его уже перебил:
— Да. Сразу же, как узнаю.
Пожалуй, впервые Люциус пожал Риддлу руку, благодаря от души.
***
В Коукворт поезд прибыл на рассвете, и Люциус решил обойтись без кэба, чтобы прогуляться и собраться мыслями. Впрочем, на станции никаких кэбов и не было — очевидно, местные жители не жаловали этот способ передвижения. Адрес написала Бель, и Люциус несколько раз доставал записку, чтобы убедиться, что петляющая вдоль реки улочка та самая. А потом он вдруг понял, что где-то здесь жил Северус — может, даже в том доме с закопченной стеной! — и у Люциуса появился исследовательский интерес.
Сестру Лили звали Петунья, и если бы Люциус не сталкивался с непохожестью Нарциссы и Бель, то решил бы, что ошибся адресом. Она пристально разглядывала его, явно пытаясь сообразить, что его привело, а потом вдруг зажала рот рукой и приглушённо вскрикнула:
— Лили?!
В её взгляде были и ужас, и боль, и растерянность, и какое-то детское разочарование, а когда она вздёрнула подбородок, неуловимо становясь похожей на Лили, Люциус выдохнул:
— Погибла. Нелепая случайность. Вышли на противника, ошибочно приняв их за своих. Неисправность радара. Бывает. Поздно поняли.
Слова падали тяжело, как камни, и были такими же неподъёмно тяжёлыми. Петунья не плакала. Она нервно теребила угол шали, наброшенной на плечи, а взгляд её был совершенно пустым. Потом она словно опомнилась и предложила Люциусу войти в дом. Это совершенно не соответствовало его планам, но отказать почему-то было слишком неловко.
За столом над пустыми тарелками сидели двое мальчишек и настороженно смотрели на Люциуса. Гарри он узнал сразу по тёмным волосам и ярко-зелёным глазам, так похожим на глаза Лили. Второй мальчишка — блондин, как Петунья — казался немного крупнее, но был таким же худым. Люциусу стало немного обидно оттого, что Гарри его не узнал. Хотя чего он хотел? Последний раз он видел сына Лили больше двух лет назад, ему тогда было около пяти лет, а в этом возрасте память у детей очень короткая.
— Идите гулять, — шикнула на мальчишек Петунья. — Нам с господином офицером поговорить надо.
— Папа, да? Папа?! — едва слышно выдохнул блондин.
— Нет, Дадли! Не приставай к человеку.
Слушались мальчишки беспрекословно и, передвигаясь бочком, быстро покинули кухню. Когда хлопнула входная дверь, Петунья тяжело опустилась на стул и, спрятав лицо в шали, расплакалась. Совершенно беззвучно и безнадёжно. Люциус погладил её по вздрагивающим плечам и тихо сказал: