Ничем не могла мачехе угодить - все плохо, все ужасно я делаю.
Ветер, хоть пошумит, да притихнет, а старая баба разойдётся в крике - не сразу уймешь.
Вот злая мачеха и придумала - меня убить, чтобы я на наследство не претендовала, а все имущество достанется ее дочке.
- Вези ее, старый дурак, - приказывает моему отцу, - куда глаза глядят, но чтобы мои глаза ее не видели.
Хоть в Африку, хоть в Антарктиду, хоть в страны с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой.
Пусть ее за нелегальное пересечение границы казнят.
Отец мой не осмелился ослушаться старую жену.
Но повез меня ни в Африку, ни в Антарктиду, а - в лес ближайший, на трескучий мороз.
Вычитал мой отец, что без одежды на морозе минус сорок пять по Цельсию худенькая девушка долго не проживет.
Не стал он спорить со своей отцовской совестью.
Запряг лошадь, поплакал вместе с ней, погоревал, но спорить со старой бабой не решился.
- Садись, милая моя дочка Семирамида, в сани голой жопой на доски, - и повез меня папа в лес замерзать.
В лесу свалил бездомную меня в сугроб под большую ель и уехал.
Знаешь, что самое обидное, Герда? - голос Семирамиды дрогнул.
- Обидно, что ты голая валялась в снегу?
Или обидно, что тебя бездомной сразу сделали?
- Самое обидное, когда отец родной меня не ссадил с саней, а пинком скинул.
И еще прибавил - "Баба с воза, кобыле - легче". - Семирамида нашла в себе силы продолжить. - Я под елью дрожала, проклинала отца за слабоумие и слабый характер.
Ладно бы, взял бы себе богатую красавицу молодую, тогда бы я его поняла.
Но ведь женился на некрасивой старой бабе, у которой даже дома своего не было.
Да еще и дочку лишнюю в довесок приобрел.
В сугробе я замерзала, потому что я рождена в стране вечного лета.
В Ледяное Королевство попала по недоразумению.
Дурак отец эмигрировал по ошибке.
Хотел в Рай, а попал в лед.
В лесу слышу - недалеко Морозко по елкам потрескивает, с елки на елку перепрыгивает, как бабуин, зубами щелкает.
Страшно мне стало, потому что я о Морозко много плохого слышала, особенно о его плотских предпочтениях.
Очутился на елке, под которой я замерзала и спрашивает:
- Тепло ли тебе, девушка?
- Тепло, Морозко, тепло добренький, - я иронизировала, но Морозко юмора не понял.
Морозко стал ниже спускаться, морозными зубами щелкает, понизил градус:
- Тепло ли тебе, девушка, тепло ли тебе, красавица?
- Теплее не бывает, - сарказм сочился из всех моих природных отверстий.
Я уже окостеневаю от холода, язык едва ворочается, но знаю, что бесполезно с садистом Морозко спорить.
Он питается страхом и страданиями людей.
- Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красавица?
Тепло ли тебе везде? - Морозко приобнял меня за плечи.
Я покрылась коркой льда.
Оказывается, что Морозко тоже умел шутить.
- Ой, тепло, голубчик Морозко, - я окостенела.
Тут Морозко окутал меня снегом, привез в свой дворец и бросил в прорубь.
Вода в проруби плюс четыре градуса по Цельсию.
Намного теплее, чем на улице.
Отогрелась я в воде, резвиться стала, купаюсь, окунаюсь, смеюсь.
Вышла и предстала перед Морозко во всей своей девичьей нагой красоте.
Он меня осмотрел с пристрастием, пощупал мускулы, даже груди пощупал, хотя на них нет мускулов.
В зубы заглянул, чтобы узнать мой возраст.
Да я сама призналась, что мне восемнадцать лет.
- Что делать будем? - Морозко наклонил голову к правому плечу.
- Что пожелаешь, - я стояла в недоумении. - Я все умею.
- Все умеешь? - Морозко не поверил, но пуговицы на своей шубе расстегнул. - Покажи все.
А я, глупенькая, наивная, стала показывать: полы подметаю, кабанов на вертеле поджариваю на ужин Морозко, перины снежные ему сбиваю, окна морозные тряпкой протираю.
- Ты не правильно меня поняла, - Морозко усмехнулся. - Но за то, что во дворце убрала, награжу тебя.