— ...Ну хватит, Съинг, дай передохнуть. — Что-то знакомое послышалось в этом странном голосе и заставило Спаркса обернуться. — Боги, я бы все на свете отдал, лишь бы выбраться из этой чертовой дыры и вернуться туда, где мне могут помочь! Где мне дадут нормальную работу... — Говоривший был явно инопланетянином, с густыми темными волосами, бронзовой кожей и редкой, полуотросшей бороденкой. Он сидел на ящике, прислонясь к стене, в грязной морской форме, лишенной каких бы то ни было знаков различия. Он, видимо, некогда был очень сильным человеком, но теперь медленно умирал от голода. Спаркс хотел уже было отвернуться и не смотреть на него, но снова услышал странно знакомый голос:
— Ты мне должен, Съинг, черт тебя побери!
Он увидел, что незнакомец оттолкнулся от стены каким-то неловким, нелепым движением и схватил за штанину второго мужчину.
Этот второй, судя по одежде, был либо капитаном грузового судна, либо помощником капитана; тяжеловесный, с покрытым шрамами лицом. Он резко вырвался, из-за чего сидевший на ящике первый мужчина упал на землю. Спаркс смотрел, как он беспомощно барахтается в грязи, с отвращением обнаружив, что ноги у этого типа парализованы. Человек со шрамами на лице засмеялся — таким смехом, какого Спаркс не хотел бы слышать никогда в жизни, — и сказал:
— Да ни фига я тебе не должен, Герне, ты хорошенько вспомни. — И пошел прочь, а вслед ему понеслись проклятия калеки.
Потом человек по имени Герне, мучительно волоча свои бесполезные ноги, долго пытался снова усесться, не обращая внимания на косые, исполненные презрения взгляды прохожих. Спаркс почему-то стоял среди прочих любопытных и смотрел на него, охваченный странным чувством жалости и болезненного интереса. Наконец он нерешительно двинулся с места, но тут калека, уже успевший взгромоздиться на свой ящик, посмотрел ему в лицо и вдруг снова соскользнул на тротуар.
— Ты! — Ненависть, звучавшая в этом возгласе, ударила Спаркса почти одновременно с узнаванием. — Это она тебя сюда послала? Это она подсказала тебе, где меня найти?.. Да, смотри хорошенько, малыш! Запомни — и глазами, и рассудком — и никогда не забывай, потому что в один прекрасный день она то же самое сделает с тобой. — Герне с отвращением отряхивал руки от налипшей на них грязи.
— Звездный Бык! — Спаркс не был уверен, что сказал это вслух, но не сомневался, кто именно перед ним. — Она... она сказала, что ты умер... — Он-то считал, что иначе и быть не могло: Герне ведь упал в Колодец глубиной в несколько километров. Но он не подумал о различных выступах и механизмах, вделанных прямо в скальную породу. Должно быть, что-то такое и помешало отвесному падению Звездного Быка... и он лишь сломал себе спину. И теперь считался мертвым — но был жив... Спаркс почувствовал внезапное облегчение — словно исчезла давящая тяжесть в груди, которую он заметил только тогда, когда она перестала его душить.
— Я рад...
Герне вздрогнул и в бессильной ярости посмотрел на него.
— Ах ты, сукин сын! Если б я только мог до тебя дотянуться! Не сомневайся, я непременно закончил бы начатое тогда! — Он обессилено оперся о стену, рука его, тянувшаяся к ноге Спаркса, упала. — Давай, радуйся жизни, малыш. Я и сейчас куда больше мужчина, чем ты. И Ариенрод тоже понимает это.
Спаркс стоял на безопасном расстоянии, лицо его горело. Воспоминания о поединке в зале Ветров и о том, что Герне хотел сделать с ним, но потерпел неудачу, заполнили его душу горечью, и в этой горечи его сочувствие к калеке утонуло, как муха в котелке с супом.
— Ты вообще больше не мужчина, Герне. И знай: Ариенрод принадлежит мне! Мне одному! — Он повернулся и пошел прочь.
— Дурак! — Злобный смех Герне ударил ему в спину. — Ариенрод никогда не принадлежала ни одному мужчине! Это ты принадлежишь ей, и она будет пользоваться тобой, пока не использует до конца...
Спаркс, не оборачиваясь, свернул за угол. Но в верхние ярусы не пошел, а некоторое время постоял, пока не улегся гнев и в душе не возникла знакомая иссушающая пустота. Успокоившись, он бесцельно побрел по улице вниз, забираясь все глубже и глубже в Лабиринт. Мелькали двери баров и казино, ставших для него вторым домом; он рассеянно разглядывал порой освещенные витрины магазинов, полные импортных товаров, лекарств, украшений, картин, нарядной одежды, радиоаппаратуры... и прочей дорогостоящей мудреной ерунды, выставленной напоказ любителями беспошлинной торговли. Когда-то, во время своих бесконечных прогулок по Лабиринту, он останавливался у каждой витрины; тогда ему казалось, что он гуляет по райским кущам. Теперь же он и не заметил, как время стерло чувство восторга перед этими техническими достижениями, окутав душу дымкой утраченных иллюзий, а терпкое вино восхищения волшебством превратилось в уксус равнодушия.
Даже аллеи Лабиринта, носившие названия различных растений и цветов радуги и служившие плодородной почвой для демонстрации мастерства и творческих возможностей умельцев Тиамат и еще семи планет Гегемонии, казались ему теперь странно тусклыми и какими-то чужими, будто его собственная реальная жизнь не имела с ними ничего общего. Он чувствовал себя чужим в этом пестром мире зрелищ, изысканных ароматов и громкой музыки, бредя по торговым рядам; к тому же свежее болезненное впечатление после встречи с Герне, который, оказывается, остался жив, давило на него немыслимой тяжестью, и он прислонялся лбом к ярким витринам, а они как будто прогибались под его тяжестью, обволакивая его своими соблазнами. Здесь, в самом сердце города, слушая его живое биение, он некогда надеялся делать замечательные открытия, но сумел открыть для себя лишь то, что вожделенная цель вновь и вновь ускользает от него, хотя, казалось бы, он вот-вот ее достигнет. Ускользает прямо из рук — как и все, на что он когда-либо рассчитывал, что было ему дорого...