Однако ничто не вечно. Даже вечная юность. Ариенрод снова нахмурилась, и дрогнувшая рука ее сжала позолоченный пульверизатор. Она открыла рот и направила в горло брызги тяжелой серебристой жидкости. Ей показалось, что задняя стенка глотки тут же покрылась льдом, на глазах выступили слезы. Она вздохнула с облегчением, прогоняя неприятные мысли. Гарантия вечной молодости заключалась в ежедневных впрыскиваниях "живой воды", как называли серебристую жидкость инопланетяне. Ариенрод находила это название довольно забавным, однако в нем таилась некая зловещая двусмысленность: собственно, то была не вода, а вытяжка из крови местного морского животного мера, и она имела точно такое же отношение к смерти - смерти мера, - как и к долгой жизни некоего человеческого существа. Каждый, кто пользовался этим средством, понимал это одни, правда, лучше, другие хуже. Но что значит жизнь какого-то животного в сопоставлении с вечной молодостью человека?
До сих пор не удавалось создать технологию, способную воспроизвести "живую воду". Доброкачественный вирус, дарующий организму способность регенерировать без каких-либо генетических последствий или сдвигов, будучи извлеченным из организма, мера погибал довольно быстро, вне зависимости от того, сколь тщательно это проделывалось. Таким образом, его краткое существование в теле иного млекопитающего было изначально обречено, и для поддержания нужного эффекта требовался постоянный приток свежей жидкости - а отсюда следовала и постоянная потребность в добыче крови меров, в охоте на них. Что означало заинтересованность инопланетян в планете Тиамат и процветание последней до тех пор, пока ею правит Зима.
Но уже и на дневном небе становилась видимой Летняя звезда; Весна была объявлена официально, приближалась Смена Времен Года, и теперь даже островитяне понимали это. Планета подходила к той точке своей орбиты, которая расположена ближе всего к Черным Воротам, что вызывало чудовищные вспышки энергии на солнцах-Близнецах и наступление непереносимо жаркого летнего периода на самой Тиамат. Летом островитяне были вынуждены, перемещаться со своих экваториальных островов в северные широты, и уже начавшийся их приток нарушал стабильный распорядок жизни Зимы.
Но то была лишь часть тех великих перемен, которые неизбежно должны постигнуть планету. Приближение солнц-Близнецов к "черной дыре" превращало Тиамат в дальний, окраинный мир; планета становилась практически недоступной для Гегемонии... Ариенрод обернулась к окну и посмотрела на звезды. По мере того, как Близнецы оказывались все ближе к Черным Воротам и на небе начинал все ярче сиять другой их пленник, Летняя звезда, ослабевала стабильность поля самих Черных Ворот. Уже сейчас не так просто стало вылететь с Тиамат на другие планеты Гегемонии; уже сейчас при прохождении Ворот у астронавтов не было твердой уверенности, что конкретная цель вообще будет ими достигнута. Тиамат переставала служить местом встреч и пересадочной станцией для космических путешественников, прилетающих сюда за "живой водой" и взамен привозящих технические новинки: оба источника благополучия планеты иссякали одновременно. Скоро Тиамат станет запретным миром; Гегемония и без того запрещала создавать или развивать местную технологическую базу, а без необходимой научной информации вся импортированная техника, вся автоматика Зимы быстро и неизбежно придет в упадок. Так что даже если не учитывать великого переселения островитян к северу после Смены Времен Года, тот мир, который знала Ариенрод, все равно перестанет существовать. Ей была отвратительна даже сама мысль о том, чтобы вернуться в прежний - дикий и отсталый - мир Лета. С другой стороны, ее это в общем-то касаться было не должно - ведь она в этом мире жить не будет. Недаром говорят, что смерть - последнее, что человек запоминает в своей жизни.
Смех Ариенрод нарушил тишину комнаты. Да, теперь она может смеяться даже перед лицом смерти, хотя не платила ей дань целых полтораста лет. Вскоре смерть так или иначе потребует вернуть должок - и во время ближайшего и последнего для Снежной королевы Фестиваля островитяне заставят Ариенрод заплатить, ибо такова древняя традиция Тиамат. Но смеяться последней будет все-таки она, Ариенрод. Во время прошлого Фестиваля она посеяла среди простодушных островитян девять семян своего возрождения - девять собственных клонов - и эти семена должны были прорасти на местной почве, среди детей Лета, стать родными для тех, кто произведет их на свет и воспитает - частицу ее души и тела, порождение ее ума; только она сможет управлять ими, когда пробьет урочный час.
Она постоянно следила за подрастающими детьми, всегда верила, что среди них будет по крайней мере один, в точности повторяющий ее самое.., и такой ребенок действительно родился. Но только один. Пессимизм инопланетного врача относительно результатов операции, произведенной почти двадцать лет назад, диктовался не одним лишь недовольством и страхом; три зародыша погибли из-за выкидышей, остальные дети родились либо с физическими недостатками, либо оказались умственно отсталыми и эмоционально неуравновешенными. И лишь один ребенок по имевшимся у Ариенрод сведениям оказался безукоризненным во всех отношениях... И эту девочку она сделает королевой Лета!
Ариенрод протянула руку и взяла со столика маленький, богато украшенный кубик с голографическим изображением внутри. Лицо девочки на голограмме вполне могло бы быть ее собственным лицом в детстве. Она вертела кубик, наблюдая, как меняется это лицо - улыбается, становится серьезным, движется. Оно казалось совершенно живым. Голограмму сделал для нее один из торговцев, имеющий дело с островитянами постоянно; ему же было поручено следить за тем, как девочка растет. Глядя на голограмму, Ариенрод вдруг обнаружила странное трогательно-пронзительное чувство: ей все чаще хотелось увидеть саму девочку, живую, настоящую.., коснуться ее, обнять, смотреть, как она играет, наблюдать, как она растет и меняется, становится умней: видеть себя такой, какой была много-много лет назад, так давно, что даже и припомнить no-настоящему невозможно, как это было на самом деле.
Но нет. Смотри на девочку, одетую в грубые обноски, в плащ из вонючих шкур, пропахший рыбой; она ведь небось и ест-то прямо грязными руками из общего горшка! Разве подобное зрелище для Ариенрод, разве можно вообразить, что она, Снежная королева, когда-то была точно такой же, разве приятно видеть как в капле воды то, во что превратится этот мир буквально через несколько лет, когда инопланетяне снова покинут Тиамат? Но ведь этого может и не произойти? По крайней мере, ущерб будет не так значителен, если ей удастся осуществить свой план. Она внимательно вглядывалась в лицо девочки, так сильно похожее на ее собственное. И вдруг поняла, что оно не в точности такое же чего-то в нем все-таки не хватает.
Опыта, жизненного опыта - только его. Искушенности. Вскоре она изыщет способ доставить девушку сюда, все объяснит ей, все покажет, расскажет, какие цели нужно преследовать, о чем заботиться. И поскольку объяснять все это она будет как бы самой себе, девушка непременно поймет ее. Как ни малы технические знания, доставшиеся им от инопланетян, утратить их недопустимо. На сей раз их необходимо во что бы то ни стало сохранить и приумножить; и пусть, когда инопланетяне вновь вернутся на Тиамат, они найдут здесь не жалких варваров...
Ариенрод вдруг резко повернулась и прошла на другой конец комнаты, где включила роскошное бра на стене у зеркала, повернув жемчужину у его основания. Она сменила пластинку в проигрывателе и включила видео, чтобы чужие глаза и уши не смогли подслушать или увидеть, чем она занимается на самом деле. Преданность механических шпионов и простое чувство удовлетворения, получаемое от манипуляции ими, привели к тому, что Ариенрод создала целую сеть подсматривающих и подслушивающих устройств - тысячи шпионов были внедрены ею на всех уровнях города. Всеведение и вседозволенность были одновременно и розами и шипами на стебле ее власти; однако и живые, и механические шпионы имели свои потребности и стремились непременно удовлетворить их, даже за счет друг друга, хотя кормились из одних и тех же рук.