– А это кто? – Смородин увидел два портрета в профиль, мужской и женский.
– Это Робер и Жанна дез Армуаз, фото с портретов из их замка Жольни. Поразительное свидетельство того, что отцом Жанны был весёлый герцог Орлеанский – одно лицо…
– Мне надо во Францию, – засуетился Смородин, и тут ворона подняла истерический крик, как базарная баба. Она, как пьяная, моталась между двух голов кукольника и писателя, кувыркаясь в воздухе с куриными воплями.
– Цыц, Изабо! – рявкнул Мастер, и ворона быстро отлетела в сторону, уселась на сцену театра, прохрипев нечто вроде "каратель".
– Где карта? Пюллиньи… Это в Лотарингии? – Смородин вышагивал от стола к сцене и обратно.
– Сядь пока, – сказал Мастер. – Французская революция сбила герб Жанны в церкви около её могилы, а древние плиты в полу заменили на кухонные плитки, скрыв надгробный камень супругов. Это лишний раз доказывает, что революционеры знали о её королевском происхождении. Тридцать лет назад родственник рода дез Армуазов, с согласия и с помощью местного аббата, поднял в одном месте эту плиту, обнаружив угол могилы и сколотую надпись XV века: "Молитесь за душу её…"
– Подожди, такая знатная дама пожелала упокоиться не в родовом замке супруга, а в какой-то церковке, где с могилой могли сделать всё, что угодно.. И сделали!
– Эх, писатель… После смерти супруга Жанны, замок перешёл бы в руки другого владельца, и маленький Луи не смог бы навестить могилу своей крёстной матери, когда бы ему этого захотелось… Жанна предвидела и это.
Cмородин и бородач сидели в сумерках. Ворона спала, прикрыв глаза плёнкой. Сцена театра пустовала.
– Сказочник, ты веришь в ангелов?
– А ты, материалист?
– Я толком не задумывался, что там главнее – дух или что…
– Cтоп, значит, твой материализм признает существование духа, хоть и вторично? Тогда что это такое, по-твоему?
– Наверное , – думал Смородин, – это такая энергия. Вообще, я лирик, а не физик, не знаю.
– Но ты – человек, а не животное, должен минимум фундаментальных знаний иметь или тогда не воображай себя венцом творения, если живёшь, как герань. – Борода ловил моль. – А материя – что? Это движущиеся частицы. Энергия. И как это они двигаются, с какой стати?
– Я сейчас запутаюсь, борода, не сердись.
– Правильно, потому что это всё – чушь собачья и иллюзия разделения. Материя – это и есть энергия, то есть Дух. Материя состоит из двигающихся частичек, конечной, самой маленькой частичке ещё и название не придумали. А она такая микроскопическая, что уже вроде и не материальная, понял? – Мастер, наконец, поймал моль и вытер руки об штаны. – Камни, люди, вода и так далее – суть одно, разница только в частоте колебаний. Чем медленнее движется энергия, тем плотнее предмет, усёк?
– А если моя мысль и чувство – энергия, то это… тоже виды материи?!
– Да ты не спишь, писатель! – Мастер подскочил и зажёг торшер в виде корня с абажуром из дырявого китайского платка. – Всё, что ты видишь, слышишь, чувствуешь, производишь мысленно, – энергия в движении! Духо-материя! Мир един! Разделения нет! Мы все одним миром мазаны!
Ворона покашляла, не открывая глаз.
– Так вот почему надо любить ближнего… Но где тут ангелы?
– А ты поразмысли: если мир нашей частоты колебаний частиц населён, то исключения для других миров нет! С какой стати?! И поскольку все миры состоят из одного и того же волшебного пластилина, то все они связаны. И потом, друг, неужели ты и вправду думаешь, что во вселенной существует только один уровень сознания и соответственный ему уровень бытия? Пойду поставлю чай.
Бородач кораблём двинулся на кухню. Горячий чай разлился в душе сладким теплом.
– А почему мы не видим эти другие миры? – разведя глаза в стороны, задумчиво спросил писатель.
– Карась не видит Эльбруса, как, впрочем, и муха. Мой сосед, фанат "рэпа", не воспринимает Баха, потому что для него это другой мир.
– Частота колебаний разная.
– Ну да. Он как бы спит для музыки Баха и прочих тонкостей. Его жизнь – это сон многих тонких органов восприятия, которые у него есть. Он и красоту цапли проспал, и обаяние своего города. Он в нём живёт, но видит его часть. А ты ангелов не видишь, потому что не хочешь, хотя и можешь. Ты и не вспоминаешь о них, поэтому для тебя их нет.
– А кто-нибудь их видит?
– Только очень чистые души, полные высокочастотной любви, то есть приятия без условий.
– Почему же они об этом не говорят?
– Иди и покажи мухе Эльбрус, – бородач улыбнулся, – "Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь". Ты – не муха, писатель, но на что ты тогда человек?