Я любуюсь его осанкой, тем, как он двигает пальцами, и прикусываю губу. Я хочу сосредоточиться только на этом моменте и на том, что последует дальше, но музыка уносит меня прочь, в далёкие воспоминания. Я почти вижу себя ребёнком, как бегу по улицам, возвращаясь из школы, счастливая и невинная, когда я ещё была правильной и умела улыбаться, не имея цели. И это заставляет меня заглянуть внутрь себя, задаваясь вопросом: кем я стала, и действительно ли это я?
Я уже собираюсь попросить его прекратить игру. Ноты становятся всё более мучительными, и я больше не могу выдерживать конфронтацию с самой собой. Но к счастью, мелодия обрывается за мгновение до того, как мои нервы сдадут.
— Соната номер три Ysaÿe, — бормочу под нос. — Я права?
Скрипка по-прежнему лежит у него на плече. Тео наклоняет голову на одну сторону и поднимает бровь.
— Вы сказали, что не очень разбираетесь в музыке, — с шипением отвечает он.
— Я знаю ровно столько, чтобы...
— Соблазнить? — догадывается он.
— Чтобы поговорить.
— Ты хорошо справляешься и там, и там.
Я склоняю голову со злым умыслом и убираю прядь волос за ухо. Он укладывает скрипку, а я встаю.
— Прошу прощения.
Я хватаю сумочку и быстрыми шагами направляюсь в туалет, закрывая за собой дверь. На мгновение у меня возникает чувство недоумения: в отеле поменяли полотенца с прошлого года, теперь они не белые, а тёмные с золотой вышивкой. В остальном всё осталось без изменений.
Я вздыхаю и опираюсь руками о раковину, внимательно вглядываясь в своё изображение в зеркале. Мои руки дрожат, и я очень бледная. Красная помада сейчас ужасно сочетается с цветом лица и выглядит как пятно крови на белой подушке. Внезапно мои глаза кажутся полыми и пустыми, слишком чёрными и слишком большими.
В прошлом году я без проблем заперлась в ванной и вскоре вышла оттуда в одних трусах, чтобы соблазнить мужчину, которого привела с собой. Потом я позволила ему овладеть мной, позволила взять всё, что он захочет. Сейчас, однако, я не могу этого сделать. Это так нечестно с моей стороны. И тот, кто ждёт меня за дверью, кто подарил мне частичку своей души, играя, не заслуживает всего этого. Он не заслуживает того, чтобы я использовала его и выбросила, особенно сегодня ночью.
В американских фильмах, что время от времени показывают по телевидению, канун Рождества — это особый день, который должен быть посвящён любви и семье, подходящий повод для бескорыстных и щедрых жестов, а не для того, чтобы лгать незнакомцу, застрявшему вдали от дома, с целью затащить в постель без каких-либо обязательств. Это неправильно.
Я беру себя в руки и выхожу из ванной такая же, какой и вошла — закостенелой, как деревянный болванчик. Тео стоит перед окном, наслаждаясь видом, скрестив на груди руки. Футляр со скрипкой ещё открыт, возможно, мужчина думает, что я попрошу его сыграть ещё несколько произведений. Но даже прозвучавшее, мне кажется, слишком.
Я привлекаю его внимание, прочищая горло и делая прощальный реверанс.
— Я благодарю вас за то, что играли для меня, но уже поздно. Я дам вам отдохнуть.
— Что…
— Счастливого Рождества, Тео.
— Эй, подожди! — Я мешкаю, и он удерживает меня, прежде чем успеваю выйти из номера. Тео прикасается к моему предплечью и говорит со мной в неожиданно более доверительной манере. — Я решил, что ты ищешь компанию.
Я вздрагиваю, ощущая сердце в горле. Даже не знаю, почему так себя веду: сейчас уже трудно кого-нибудь найти, а если я уйду, то проведу ночь в одиночестве. Тео мне нравится, я заметила его среди многих и выбрала.
И, возможно, в этом проблема. Этот мужчина привлекает и интригует меня так сильно, что я не уверена, — смогу ли остановиться. У меня нет уверенности, что завтра я уеду из отеля и забуду его, и не могу обещать себе, что не буду его искать. Убеждена, первое, что сделаю завтра утром, это пролистаю имена музыкантов, выступавших в Tokyo Dome, найду его, а потом поищу о нём в интернете. Посмотрю его фотографии, почитаю новости о нём. И я умру от тоски, зная, что больше никогда не смогу его увидеть.
Смотрю ему в глаза и не отвечаю. Я не могу решить, что хуже — иметь его однажды и потерять навсегда, или не иметь вообще.
— Послушай, Мики, прости мою откровенность, — добавляет он, понижая голос почти до шёпота. — Я застрял на другом конце света в канун Рождества. Ты единственный человек, которого я встретил, который говорил со мной на моём родном языке и пытался мне помочь, и... Ты тоже одинока. Как я.