Такими словами в то утро нас разбудил Мюнье. Мы провели здесь уже неделю. В сарайчике стоял мороз, Лео включил печку. Заварили чай и приготовили снаряжение. Чай — чтобы проснуться, снаряжение — чтобы вынести холод. Мы тащили фотографическое оборудование, очки для наблюдения, спальные мешки для минус тридцати девяти градусов по Цельсию, продукты и мой экземпляр «Дао дэ цзин».
— Проведем на высоте два дня и две ночи. Если пантера пройдет, этот грот — наилучшая точка для обозрения.
В сером воздухе мы поднимались по дну долины, лежавшему под стенами каньона. Потребовалось время, чтобы достичь крутизны. Моим друзьям приходилось нелегко. Лео тащил на себе тридцать пять килограммов, и из его рюкзака торчал огромный объектив. Даже метафизики, размышлял я тем временем, способны делать усилия. А я шел налегке, вышагивая, как восточный повелитель в сопровождении слуг. Но колониальные караваны ни при чем — у меня позвоночник покалечен.
— Там что-то темное! — сказала Мари. Это был агонизирующий як. Он лежал на левом боку, еще дышал, пар вился вокруг его ноздрей. Ему пред стояли умереть — здесь, в глубине ущелья. Конец прогулкам под радостным солнцем. В его шею вонзились клыки пантеры, на снег лилась кровь. Животное дрожало.
Пантеры охотятся именно так: прыгают на загривок жертвы и вцепляются мертвой хваткой. Несчастный зверь несется по склону с хищником на горле, и в конце концов охотник и жертва падают. Они катятся по склону, летят с крутизны, их ранят удары об уступы. Бывает, что хищник в схватке ломает себе хребет. Или, избежав смертельного удара, остается калекой. Мотив леопарда на холке представлен на золотых скифских фибулах. Вихревое сплетение мускулов, слипшихся шкур, танец нападения и бегства… Самое распространенное следствие встречи двух существ.
Пантера услышала нас. Она пряталась среди скал в тревоге, что эти двуногие — проклятая раса среди всех живых существ! — отнимут у нее добычу. Хищница ошибалась: намерения Мюнье были изысканнее и не заключались в краже у зверя. Як испустил дух.
— Нужно оттащить его метров на десять в глубину ложбины по оси пещеры, — сказал Мюнье. — Если пантера вернется, мы будем ее видеть!
Пока не стемнело, мы так и сделали. Теперь як лежал на траве, а мы устроились в двух пещерах, одна над другой. «Дуплекс!» — произнес Лео, заметив углубления в породе, разделенные выступом в тридцать метров. Мари и Мюнье заняли нижнюю пещеру (императорскую анфиладу), а мы с Лео — верхнюю (служебные помещения). Як лежал на сто метров ниже. Там был погреб нашего замка.
Сколько ночей в своей жизни я провел на стоянках в пещерах? В Провансе, в Приморских Альпах, в лесах Иль-де-Франса, в Индии, в России, на Тибете… Я спал, овеваемый ароматом инжира, между выступами гранита, в вулканических впадинах, в нишах песчаников. Каждый раз, входя в пещеру, я переживаю священное мгновение: узнавание мест. Никого нельзя тревожить. Мне случалось повергать в панику рукокрылых или сколопендр. И всегда одни и те же действия: низ пещеры постараться сделать насколько возможно плоским, разместить пожитки в уголке, где не дует.
И вот я снова входил в пещеру — вместе с Лео. Кто-то в ней жил когда-то давно. Под ногами чисто, потолок почернел от копоти, камни — сложены в круг, что значит — очаг. Изначально, в скудные первобытные времена, человечество селилось в пещерах. Каждая из них становилась чьим-то логовом; и так было, пока вихрь неолитических перемен не повлек людей вон из убежищ. Человек рассеялся, начал возделывать земли, одомашнил скот, придумал единого Бога и принялся эксплуатировать Землю… Прошло десять тысяч лет — наступил триумф цивилизации: пробок и ожирения. Перефразируя афоризм Блеза Паскаля: «Все несчастья человека происходят оттого, что он неспособен спокойно сидеть дома», — можно сказать: несчастье мира началось, когда первый человек вышел из первой пещеры.
Я слышу в них магическое эхо древнего расцвета. Тот же вопрос встает, когда входишь в неф собора: что здесь было? Как любили под этими сводами? Быть может, скалы впитали в себя беседы древних, подобно тому как псалмы, распеваемые во время мессы, впитываются в известняковые стены цистерцианских храмов?
Бывало, на стоянках в Провансе друзья поднимали мои рассуждения на смех. Хихикали, лежа в спальных мешках: «Старик, это все — сексуальная озабоченность! Нарушение логики, навязчивые идеи!.. К психоаналитику тебе надо!» Они замучили меня сарказмом!
А я люблю пещеры, архитектуру незапамятных времен, результат химического распада и бесконечных усилий воды, люблю укрытия, призванные приютить путника на ночь.