Ровное да тихое, что заросший ряской омут, как и вся их нынешняя жизнь.
Нет, это вовсе не плохо, но…
Жар поцелуя будил яркие, волнующие воспоминания, рождал приятное головокружение и разжигал нежданный огонь в крови. Не разрывая объятий, Арлес увлёк Аишу в гостиную. Под ногами зашуршала обёрточная бумага от подарков, вытянутая Лаской на середину помещения, хрупнули бумажные конфетти. Пальцы пробежались по телу, путаясь в складках одежды, вдруг ставшей бессмысленной, раздражающей самим фактом наличия. Инстинкты сирены, дикого, свободолюбивого существа, запертого в человеческой оболочке, скованного человеческим же разумом и привитыми с детства общественными нормами приличий и правилами, внезапно пробудились от спячки, расправили незримые крылья, отвечая на желание любимого мужчины. Плеснули в кровь, в сознание сладким, обволакивающим дурманом, отодвигая окружающий мир в сторону, за пределы тесного кольца рук.
Каждая деталь одежды – лишняя преграда, и она, вещь за вещью, снятая впопыхах, едва ли не сорванная в остром нетерпении, отправилась на пол.
Каждое прикосновение – словно первое и последнее, желанное, сводящее с ума. Тело изучено до мельчайших деталей, Аиша знала все линии его, каждую чёрточку лучше собственного. Шрамы, отчего-то сохранившиеся памятью о прошлом даже вопреки знаменитой демонической регенерации. Рисунок родинок на лице, короткие чёрные волосы, тень щетины, кожа, несколько более горячая, нежели бывает у обычных людей. Татуировка на правой руке выше локтя – знак принадлежности к клану, где Арлес родился и вырос, – падающая огненная звезда в пылающих всполохах, вечная небесная странница. Чёрная бездна в глазах, не отражающая отблески пламени в камине, но сама порождающая золото огня.
И голодные поцелуи оставались на горящих губах горьковатым привкусом пепла, знакомым и полузабытым одновременно.
Сирена, опьянённая шампанским, свободой и мужчиной, радовалась. Заново исследовала тело супруга, то, ластясь, прижималась кожа к коже, обнажённой, разгорячённой страстью и ожиданием, то легко скользила подушечками пальцев, ноготками и губами. Наслаждалась ответными ласками, прогибалась в пояснице, опираясь на заднюю часть спинки дивана, будто ненасытная суккуба пила обжигающие эмоции, свои и Арлеса, хмелела всё сильнее и от них, и от жара вокруг, и от ароматов хвои, корицы и имбиря. Она не нуждалась в человеческих наставлениях и ограничениях, её не пугала бездна, следившая пристально за каждым движением её. И, подчиняясь внезапному порыву, отстранилась на мгновение, улыбнулась дразняще и потянулась к мужу. Обхватила ладонью затылок, повернула голову так, чтобы открыть шею, и вонзила клыки в плоть.
Обычно сирены, подобно оборотням, кусали тех мужчин, что избирались в постоянные спутники жизни и мужья, ставя им свою метку, но Аиша, хоть порой и испытывала инстинктивное желание пометить Арлеса, всё же не считала нужным действительно кусать его. Метка символ собственности и предупреждающий знак для других сирен и оборотниц – этот мужчина занят, – однако её требовалось периодически обновлять, да и Арлес для Аиши не собственность, а именно супруг, равноправный партнёр и если вдруг, не приведи боги, конечно, муж решит изменить или чувства их остынут навсегда, то никакая метка не удержит его рядом. Так какой тогда в ней смысл, кроме следования древним традициям сирен?
Но сейчас желание это, мысль казались правильными, естественными. Почему бы и нет, в конце концов?
Арлес даже не вздрогнул, только застыл на секунду-другую, пока Аиша вновь не отстранилась. Облизнула губы, чувствуя металлический привкус на языке, посмотрела выжидающе на мужа. Арлес провёл ладонью по основанию шеи, стирая остатки крови, повернул голову в одну сторону, затем в другую. Ранки затянулись быстро, почти мгновенно, превратившись в два крошечных, едва заметных шрама. Через несколько месяцев и они пропадут, и едва ли Аиша станет обновлять метку…
Впрочем, разве это нынче важно?
Взгляд Арлеса задумчив, чуть удивлённый и каплю оценивающий, словно пытающийся понять значение случайного этого подарка. Молниеносное движение, и Аиша на диване, среди вышитых диванных подушек, сейчас больше мешающихся. Она спихнула локтём одну на пол и обняла нависшего над ней Арлеса, прижалась всем телом, принимая его. Поймала новый взгляд, пристальный, напряжённый, и позволила себе сделать шаг во тьму бездны.
Жаркой.
Густой. Тягучей, будто душистый летний мёд.
Обжигающей каждым прикосновением, каждым движением. Предвкушением, трепещущим в каждой клеточке их тел, растворяющихся друг в друге.