Новый год я встречал один. Все остальные спустились для каких-то срочных гидрологических работ к устью Иерташа и должны были подняться на станцию на следующий день, 1 января.
По обычаю всех зимовщиков, ровно в двенадцать часов ночи я дал салют из всего имевшегося на станции огнестрельного оружия: двустволки и «мелкаша». Звуки выстрелов растаяли в плывущей над горами тишине.
Из-за скованных льдами и снегами вершин Тянь-Шаня неслышно и невидимо шагнул Новый год. Высокое темное небо рассыпалось искрящимися звездами. Дико, холодно, безмолвно и безлюдно, как и тысячелетия назад.
И вдруг я увидел крошечную красноватую искорку, неторопливо плывшую между звездами. Спутник! Вы помните, ровесники, как жадно искали мы в то время безоблачными ночами эти искры разума, брошенные человеком в бездну космоса? Здравствуй, сын Международного геофизического года! Разная у нас с тобой высота, но путь один. Это путь науки.
Через три часа мелодичный звон кремлевских курантов возвестит, что Новый год пришел и в мое родное Подмосковье. А я встречаю его здесь, среди заснеженных горных хребтов, и значит, на своем месте.
В минуты отдыха
В землянке тишина, лишь чуть слышно шелестит по крыше поземка. Душно, дымно, зато тепло. На столе коптит лампа с треснувшим стеклом. В углу под нарами скребутся мыши. Потрескивает от жара раскаленная железная печка, тонко поет стоящий на ней чайник.
Все зимовщики дома. Гидрологи обсуждают проект водомерного поста на Четыксае, правом притоке Кызылчи. При этом один что-то записывает, другой приспосабливает для просушки мокрый комбинезон. Гена, передав мне дежурство, крепко спит в мешке из теплых собачьих шкур. Минимум десяток псов расстались со своей шубой во имя такого комфорта. А мы с Володей крутим ручки старого приемника, словно циклоп посматривающего на нас из темноты своим единственным красным глазом. Свистят и поют радиоволны, трещит морзянка, сменяются голоса, плывет музыка.
Но мы ищем не это.
И вот сквозь помехи до нас долетает необычайно чистый, хрустально звонкий и прозрачный высокий женский голос: «Роман, Роман, я Кондор, я Кондор, перехожу на прием…» Радистка неизвестного нам аэродрома вызывала другой. Мы ее давно знали и в то же время не знали совсем. Но ее голос заменял нам самую красивую музыку. Она произносила номера самолетов, сводки погоды, позывные аэропортов, но мы этого не слышали. Для нас звучала лишь мелодия ее голоса.
Даже представители старшего, женатого поколения затихают. Вот картина, должно быть: небритые прокопченные личности сидят у приемника и слушают девичий голос. Кто она, что за таинственный «Кондор»? Этого мы никогда не узнаем…
Иногда вечерами мы подсоединяли звукосниматель патефона к приемнику и «крутили» наши немногочисленные пластинки: «Караваньеро», «Ветви в окне, а на них апельсины» (увы, не в нашем окне!)… В одной из песен были слова: «Хорошую цепь я сегодня достану, на цепь я тебя посажу». Володя Черносков решил, что это больше относится к собакам, чем к людям. Он провел в конуру провод, установил динамик и дал концерт для четвероногих. Бедные псы сидели возле своего домика, из которого неслись унылые звуки, и подпевали протяжным дуэтом. Упоминание о цепи повергало их в тоску.
Когда надоедали пластинки и не звучал в эфире голос «Кондора», мы искали радиомаяки. Всем нравилась песня «Как нежно море голубое», напоминавшая каждому о той, что ждала его, ждет или будет когда-нибудь ждать.
Слабый свет керосиновой лампы не помешал нам по нескольку раз перечитать всю имевшуюся на станции литературу. Совсем не скучно, оказывается, перечитывать. Каждый раз открываешь что-нибудь новое, не замеченное раньше.
Ни у кого из нас не было большого багажа, набора вещей, которые мы обычно считаем совершенно необходимыми, но без которых можем обойтись. Фотоаппарат, смена белья, несколько любимых книг, а все остальное — спецодежда и казенный инвентарь.
Багажом были наши мечты, планы, наша романтика. Кызылча для нас была не обычной долиной небольшой горной речушки, а настоящей «терра инкогнита», краем неведомых дорожек и невиданных зверей, страной самых удивительных приключений, местом, где может свершаться невозможное. Честно говоря, такой Кызылча для меня была все годы моего пребывания в горах. 8а каждым поворотом, в каждой долине и ущелье я ожидал встретить удивительное. И то, что ущелье или долина оказывались похожими на десятки других таких же ущелий и долин, не только не разрушало, но, напротив, еще сильнее укрепляло мою веру, что вот уж в следующий раз меня обязательно ждет необычайное.