Тогда она пыталась скрыться в своей лаборатории, которую любимый давно оборудовал для нее. Погружалась в терпкость и сладость, забивала мысли горечью, делала вид, что не ощущает ничего, кроме свежести мяты.
Она сделала аромат для Кристофа, удивившись, что любимый перестал использовать ее подарок. Давно создала только его, личный аромат. Даже втайне гордилась тем, насколько совершенной вышла такая непростая композиция. Первая, созданная ею, подобного уровня.
А он признался, что аромат закончился.
- Почему же ты не сказал? - искренне удивилась Элис.
- Не хотел тебя беспокоить, хрустальная, - С искренней и открытой улыбкой, столь редкой для Хранителя, признал Кристоф. - Ты должна восстановиться полностью.
Но она не согласилась с таким утверждением - чем ей может навредить ее призвание? Ее дар? Это смешно!
И Элис погрузилась в работу, немного тщеславно желая вручить любимому бутылочку с ароматом как можно скорей. Казалось, это было так легко: эссенции и экстракты сами «прыгали» ей в пальцы, «звали», притягивая силу Элис. Она порхала по лаборатории и не нуждалась в том, чтобы заглядывать в книгу составов, помнила ингредиенты для аромата Кристофа по памяти. Нашла необходимые заготовки. Возможно, и собиралась сделать новую порцию перед своей травмой? Вероятно. Элис не очень помнила. Главное, что сейчас ее ничего не задерживало.
И уже через несколько часов хрустальный пузырек лежал в ее ладонях, поблескивая в свете ламп лаборатории. А Элис не могла оторвать взгляда от переливов отблесков жидкости аромата внутри. С удивлением и непониманием осознавая, что ее охватывает отчаяние и опустошенность. И она рыдает горькими, опустошенными слезами над запахом, который так любит. А почему - объяснить не может.
Кристоф оказался дома меньше, чем через час. Примчался и ворвался в ее лабораторию. Принес с собой тревожный и холодный бергамот, впустил ледяную мяту.
Как? Почему? Кто сообщил? Словно знал, как ей плохо. Но ведь не видел слез никто. Никуда Элис не выходила.
Обхватил ее руками, обнял бережно, словно боялся повредить ее так же, как она опасалась раздавить хрустальный пузырек с его парфюмом. Ладонями стер слезы с ее губ, вытер щеки. Прижался ко рту поцелуем.
- Ты почему приехал? - растерявшись от его появления еще больше, спросила она.
- Тебе плохо, хрустальная, - так, словно констатировал очевидное, шепнул Кристоф.
Плохо? Да, наверное... Но как он узнал?
Не спросила, только посмотрела на любимого. Но он все понял. Осторожно забрал пузырек с ароматом из ее рук, отставил. Привлек ее к себе еще крепче.
- Я же просил тебя не работать пока, хрустальная, - мягко упрекнул Кристоф.
- Это тебе подарок. Я ... обещала? - почему-то испытывая неуверенность, объяснила Элис.
Не помнила, но в голове крутилось это воспоминание, кажется. Что говорили они об этом, о ее подарке ему. Об аромате...
Кристоф вдруг с силой прижался ртом к ее виску. Ее сжал слишком сильно. Уже проходящие травмы заныли, напомнив о себе. И пробежала по нервам та самая, непонятная паника.
Он замер. И неясный страх притих. И сама Элис затихла.
- Я связал наши силы, - вдруг прошептал Кристоф ей в самое ухо.
С какой-то опаской, будто бы, словно не был уверен в том, как Элис это воспримет.
Она растерялась.
Связал?
Не многие супруги решаются на подобное доверие, насколько Элис было известно. Ее родители не поступились настолько своим личным пространством. Да и не знала она никого, кто пошел бы на такой шаг. Только слышала о подобных примерах. Да и непросто это, насколько она знала. Но не для Хранителя, наверное.
Зато теперь ясно, почему он так быстро оказался дома. Ощутил ее смятение и слезы.
Но ведь ее не спрашивал...
- Ты отказалась бы, хрустальная? - Кристоф наклонился, заглядывая ей в глаза. - Не хотел, не мог рисковать тобой после случившегося...
Отказалась бы? Отдав ему всю свою жизнь без вопросов?
- Нет, - прижалась к его ладони, впитывая тепло, жар тела Кристофа. - Просто не знала даже, что это можно сделать односторонне. Хотя тебе, наверное, и не такое под силу...
- Это не так, Элис, - Кристоф улыбнулся. - Ты была открыта для меня с первой встречи. Так свободно отдавала мне все... Не противилась, когда я соединял.