– По правде, я не чувствую, что могу вот так взять и уйти домой, когда убийца на свободе.
– Всегда какой-нибудь убийца будет на свободе.
Это единственное короткое предложение больше, чем что-либо из того, что Айрис сегодня видела или слышала, потрясло ее до глубины души. И тем не менее именно так и должны думать копы – это безнадежно печальная реальность, о которой учительница английского языка никогда не задумывалась, когда каждый вечер опускала голову на подушку.
Сэмпсон с усталым вздохом поднялся с кресла:
– Говорили, что попозже начнется гололедица. Не оставайтесь допоздна.
– Не буду.
Он уже направлялся к дверям, когда Айрис внезапно осознала – ей не хочется, чтобы он уходил. Она хорошо себя чувствовала в его обществе. Хорошо, когда ветер уляжется и рядом весь день человек, который тебя понимает. И, кроме того, ей еще не хотелось возвращаться в свой пустой и темный дом.
– Не хотите ли разделить со мной это сырное печенье? – выпалила она с безнадежным отчаянием ребенка, с которым в школе никто не хочет играть.
– Нет, спасибо. Я его уже пробовал. – Он остановился у дверей, бросил на нее быстрый взгляд и пожал плечами. – Но я не отказался бы от чашки кофе, если его можно сделать.
Может, он что-то увидел в ее взгляде или, может, испытывал к ней сочувствие, но Айрис не особенно задумывалась над причиной, которая заставила его остаться, – сейчас она могла принять и благотворительность.
– Ему всего полчаса. Годится?
– Это будет просто прекрасно. – Сэмпсон добавил для вкуса порошковые сливки и несколько пакетиков сахара и снова занял свое место в кресле. – Так как городской девочке живется на старой ферме?
– Ну, она скрипит, крыша протекает, повсюду гуляют сквозняки, и от агентства по охране окружающей среды я уже получила предупреждение, что к сентябрю должна прочистить свою сточную систему, а это обойдется примерно в пятнадцать тысяч долларов. Но в остальном все просто очаровательно.
– Перед тем как вы ее купили, она пару лет стояла пустой. Если в доме никто не живет, с ним может случиться все, что угодно.
– Я удивилась, что его так долго не могли продать. Дом красивый, да и цена справедливая. Единственное, что нужно, – это проявить к нему немного заботы.
Сэмпсон склонил голову набок:
– О нем ходит много сплетен. Мало кто осмеливался купить дом с привидениями.
Айрис вытаращила глаза.
– Эй, только не смейтесь. Когда мы были детьми, этот дом жутко пугал нас.
Айрис нахмурилась.
– Когда вы были детьми? Но хозяйка дома умерла всего пару лет назад.
– Ваше привидение – это не Эмили, – хмыкнул Сэмпсон. – Это ее муж, Ларс, а он бродит по этому дому уже лет тридцать.
– Как он умер?
Сэмпсон пожал плечами:
– Точно никто не знает. Как говорят старики, он был злым ленивым спившимся сукиным сыном и ходоком.
Айрис напряглась, пытаясь вспомнить, что значит «ходок» – то ли сутенер, то ли клиент проститутки. Кто в этом веке употребляет такие слова?
– Коровы у него голодали, а урожай сгнивал прямо на полях, – продолжал Сэмпсон. – Он продавал землю участок за участком, чтобы платить за свои привычки. Кстати, это была земля Эмили, а не его. А как-то он взял и исчез. Кто-то считал, что ночью он пьяным забрел в лес и по своей глупости там и скончался; другие думали, что Эмили от него нахлебалась по горло, прикончила подонка и закопала его где-то в поле. Вот откуда и пошли рассказы о привидении.
Айрис грустно посмотрела на него:
– Он бросил ее, вот и все. Порой мужчины так поступают. – Она слегка покраснела, потому что это было небольшое местечко в большом округе и, конечно, Сэмпсон знал ее историю.
Он в упор посмотрел на нее:
– Не все мужчины.
– Хмм… Говорите за себя.
Он сдержанно улыбнулся и поднялся уходить.
– Я всегда так и делаю, шериф.
Когда полчаса спустя Айрис Риккер покинула свой кабинет, омерзительное сочетание снега с дождем уже начало глазурью ложиться на дороги, а опасно склонившиеся ветки деревьев были готовы сломаться под дополнительной порцией наледи. Погода ухудшалась так стремительно, что к восходу весь округ Дандас должен был превратиться в одну огромную хоккейную площадку. Сэмпсон не шутил, предупреждая о непогоде.
К тому времени, когда Айрис повернула на извилистую сельскую дорогу, что вела к ее дому, стрелка спидометра почти не шевелилась, а ладони в перчатках стали влажными. Уже минут пятнадцать она не видела фар встречных машин, и полная темнота, характерная для этого чужого мира, где не было даже уличного освещения, поглотила ее. Эти одинокие дорожки всегда были погружены в темноту, и Айрис прикидывала, сможет ли она когда-нибудь привыкнуть к жизни в сельской местности.