— Как вы угадали? Нам сейчас только на пользу оказаться среди людей. Я пошла в булочную. Никому не открывайте!
Не буду, и километровый кросс тоже не побегу, не бойся. Щелкает замок. Наконец немного покоя и тишины. Придвигаюсь к окну. Интересно, снег идет до сих пор? Идут ли по улице люди, видят ли меня, сидящую у окна? Вор, например. Я отодвигаю кресло. Иветт забыла разжечь камин. Жалко, мне было бы приятно послушать, как трещат дрова. Я сижу посередине гостиной, вслушиваюсь в тишину и пережевываю свои невеселые мысли.
Моя гипотеза о втором убийце не вписывается во вчерашний разговор Сони с Яном. Только вчера! Судя по этому разговору, она знала, что ей угрожает беда. Если она думала, что находится в опасности, то, ясное дело, она боялась каких-то действий со стороны того, кто убил первую девушку. Значит, убийца только один. О, Боже! Что она знала? Почему не сбежала, если боялась? Ее дрожащий голос: «Здесь будут твориться жуткие вещи». И эта страшная смерть… Вор, Д. Вор, тот кто ворует чужие жизни.
Настойчивый звонок в дверь. Наверное, Иветт опять забыла ключи! Еду к входной двери, кончиками пальцев веду по стене коридора. Поднимаю руку, чтобы открыть замок. По ту сторону двери — тишина. Сама не зная почему, не довожу движение до конца.
Он там, он там, с той стороны двери, я в этом уверена! Проходят несколько секунд. Потом я слышу, как поднимается клапан почтового ящика, и что-то падает внутрь. Если даже я открою, я не узнаю, кто это был. Даже если я могла бы закричать: «Задержите этого человека!» — мой крик ушел бы в пустоту. А может быть, это почтальон, и я буду выглядеть идиоткой. Или это он, и тогда он вернется и зарежет меня. Я не открываю. Мне страшно.
Я ощупываю изнутри почтовый ящик, моя рука наталкивается на маленький квадратный пакетик. Если это опять кусок… Я не решаюсь развернуть упаковку. Давай же, Элиз, будь смелее! Кое-как срываю бумагу, под ней деревянная коробочка размером с пачку сигарет. Поднимаю крышку, шарю внутри. В коробочке лежат два круглых влажных предмета, вроде резиновых мячиков. Что это, шары для снятия напряжения? Нажимаю на них легонько, чтобы не повредить. Шоколадки? Нюхаю, они ничем не пахнут… нет, есть какой-то аптечный запах. Кажется, эфир? Что же это может быть?
Дверь внезапно распахивается, входит Иветт, проклиная снег, который никогда не прекратится, копушу-булочника и всех этих старушек, которым лишь бы поболтать, когда и так людей полно…
— Такими темпами можно все новости пропустить! Правильно вы сделали, что не пошли со мной, такая погода… А-а-а-а-а-х!
От дикого вопля Иветт я цепенею. Что такое?
— О, Боже! Глаза!
Что, мои глаза? Представляю себе огромного волосатого паука, тянущего свои лапы к моим глазам… Да говори же!
— Глаза… у вас в руке! — ахает Иветт.
Что? У меня в руке глаза? О, не-е-ет! Эти желеобразные шарики! Сердце уходит в пятки. Разжимаю пальцы, слышу два негромких «плюх!» на полу. Это невозможно. Наверное, я не так поняла. Пытаюсь подъехать к Иветт. Новый вопль:
— Стоп! Вы их раздавите. О! скорее, жандармов, скорее! Откуда вы взяли эти глаза?
Можно подумать, я специально ходила искать их, чтобы подшутить над ней! Я пишу дрожащей рукой «впочтовом ящике», у меня ощущение, что я — персонаж какого-то сюрреалистического фильма.
— В почтовом ящике, — мрачно повторяет Иветт. — Этот ненормальный знает, где мы живем. Он придет и разрежет нас на кусочки. Мы не можем тут оставаться. Алло, мне нужен страшина Лорье, это срочно!.. Что значит «занят»?.. Говорю вам, это срочно… Почему? Потому что у меня на полу в гостиной лежат два голубых глаза, вот почему!.. Нет, молодой человек, я не шучу и я не пьяна! Скажите, чтобы он немедленно приехал в шале Монруж! И не тяните!
Она швыряет трубку.
— Ваше счастье, что вы этого не видите… О, Боженька мой, как же я пойду в кухню? Я не могу перешагнуть через эти… это! Элиз, главное, не двигайтесь с места. Представляете, если вы на них наедете?
Представляю. Резиновое колесо кресла давит голубой глаз, как яйцо, сваренное в мешочек… Довольно думать об этом, надо думать о птичках на деревьях, у них такие маленькие черные глазки, как виноградинки, они вот-вот лопнут, нет, о бабочках, вот-вот, о бабочках, порхающих над зарослями цветов. Глаз. Человеческий глаз. Бычий глаз в кабинете биологии. Огромный. Мертвый. Мертвый. Мертвый.
Иветт нервно роется в сумке, шуршат бумажные пакеты. Замечаю, что я вцепилась в подлокотник кресла, как в спасательный круг.
— Да, напугали вы меня!
Я? А сама я не напугалась? Знать, что я держала в руке глаза, что я их щупала, давила на них, чуть в рот не положила! Глаза трупа!
— Вы думаете, это глаза бедной Сони? — спрашивает Иветт, понизив голос.
Увы, это не исключено! А когда Лорье это увидит… Звонок. Я еще сильнее сжимаю подлокотник. Иветт смотрит в глазок, потом открывает.
— Ох, старшина, это ужасно… Посмотрите…
Два шага в мою сторону. Вздох. Потом глухой удар.
— Старшина Лорье! Он в обмороке!
Иветт быстро похлопывает его по щекам. Дверь открывается, струя холодного воздуха, низкий голос Шнабеля.
— Старшина сказал, чтобы я шел… Что с ним? — спрашивает он с изумлением.
— Он увидел глаза, — коротко объясняет Иветт.
— Глаза? Какие глаза?
— Глаза, вон там…
— Ого! Мать твою! Это чьи?
— Я-то откуда знаю? — взрывается Иветт. — Наверное, бедной Сони! Помогите мне, положим его на диван.
Шнабель повинуется, бормоча:
— За тридцать лет службы впервые такое вижу!
С дивана доносится слабый стон, потом дрожащий голос Лорье:
— Глаза Сони…
— Шеф, я свяжусь с ребятами из лаборатории. Повезло, они остались на обед в Альп д'Азюр.
— Повезло? Роже, ты это видел? Ты видел, что сделала эта сволочь? — вопит Лорье, вскакивая с дивана.
— Успокойтесь, шеф, успокойтесь! Мадам Иветт, у вас не найдется немного водочки?
— Если я накрою этого сукина сына, я ему оторву …! — голос Лорье дрожит от ненависти.
— Вот, выпейте, вам полегчает, старшина. Это настоящий полынный ликер.
Буль-буль. Слышу, как наполняют рюмки. Что до меня, я бы тоже не отказалась от чего-нибудь покрепче, но мне не предлагают. Шнабель звонит в ресторанчик, где обедают эксперты-криминалисты. Лорье меряет шагами гостиную. Иветт накачивается полынным ликером. А я так и сижу одна в коридоре возле этих проклятых глаз и не решаюсь тронуться с места, чтобы не наехать на них.
— Шнабель, сними показания с госпожи Ольцински, — вдруг говорит овладевший собой Лорье. — Я займусь мадемуазель Андриоли. Блокнот при вас? Напишите, что произошло, — приказывает мне Лорье.
Его голос кажется тверже, в нем звучат злость и отчаяние. Он читает мои короткие записи.
— Мерзавец пришел и принес это к вам домой. Да чего же он хочет, в конце концов? Можно подумать, что он с нами играет!
Мне приходят в голову кошки, приносящие добычу хозяевам. Может быть, он действительно играет. Может быть, он хочет показать мне, как он силен, хитер, безжалостен. Но почему именно. мне? Неужели я его знаю? Блокнот: «Может, мы были с ним знакомы… еще до моего несчастья».
— Точно. Я об этом не подумал. Это могло бы объяснить, зачем от приносит вам свои… свои охотничьи трофеи, этот козел!
Никогда не встречалась с жандармом, который изъяснялся бы таким языком. Почти как в американском сериале, где от всех легавых в коротких курточках только и слышно что «мать твою».
Звонок. Вваливаются эксперты — они ругаются, что им не дали закончить обед, и сразу начинают посыпать своим порошком все вокруг. Треск вспышки. Голоса:
— Передай мне пластиковый пакет.
— Смотри, этот прилип к паркету, давай осторожненько…
— Не думал, что там такие крупные связки сзади…
— А как, по-твоему, это держится?
— Секундочку, последний снимок, вот так.
Я медленно сглатываю. Лорье скрипит зубами. В буквальном смысле слова. Новая струя холода.
— Ну, Лорье! Что тут еще? Я даже кофе не допил.