На меня словно крутым варом плеснули: ветер!
Ветер переменился.
Он, уже который день отчетливо пахнущий близкими холодами и первым снегом, вдруг иным сделался. Зазывным, влекущим. Слышалось в нем ныне обещание веселья и буйной свободы.
Я затрясла головой, стряхивая с себя чужие, наведенные желания. Не для меня они.
Кто-то творил волшбу.
— Ярина… — лекарка вскинула на меня взгляд — и лицом переменилась, куда только размеренная раздумчивость облика девалась? На меня смотрела ведунья — настороженно смотрела, с прищуром. Это что ж нынче со мной творится, коли целительница так от одного моего вида встревожилась?? — Ярин, ты ничего не слышишь? Необычного, по твоей части, ведовской.
Травница замерла, вслушиваясь в мир и в лес, а я ж, напротив — завертелась во все стороны, понять пытаясь, откуда недобрым потянуло? Не ясно. Я взглянула на целительницу — та лишь растеряно головой качнула. Не ощутила, значит. Ну, то не диво — магического дара в подруженьке чуть, на одно лишь лекарство и хватает.
Да только — не убывало оно. Не убавлялось в ветре чужого голоса. Я одним прыжком выметнулась на берег. Содрала с себя мокрую рубаху, сухую одежу, из мешка заплечного вынутую, торопливо натянула, ноги — в сапожки, свиту, что на рогатине близ костра грелась — на плечи. Загасить костерок — крупные поленья в воду, мелкие уголья разметать по воглой сырой траве, да и затоптать. Все ж, волшба — волшбой, а и огонь в лесу без пригляда оставлять не след.
Примерилась, было, узелок с раками, добычей моей сегодняшней, обратно в озеро заметнуть, да была остановлена рачительной травницей:
— Куда? В горшок сгодится!
Да их же там всего ничего, мысленно взвыла я, наблюдая, как Яринка пристраивает раков в корзинку с травой. Остальные-то наши вещи она собрала, пока я одевалась, а мне все казалось — возится! Не след тут сегодня задерживаться, ох, и не по нраву мне все это! Ежели то дядьки Ждана гости силушкой пошли баловаться — попомнят они эти шутки. Ужо я их кашей накормлю — вовек не забудут!
Так злилась я, с трудом удерживаясь, чтоб не подпихнуть в спину идущую впереди Яринку — все-то мне, встревоженной, казалось, что она медленно поспешает. И взгляд недобрый мерещился, и уж под каждым кустом чужак затаившийся виделся…
Ох, девка, а и взяла б ты у подружки травок успокоительных попить!
Я догнала травницу, ухватила за руку, да и прибавила шагу. Воображение у меня, конечно, буйное, и с перепугу чего только не придумаешь, а и чутью я верю.
— Да объясни ты мне толком, что случилось! — негромко рыкнула лекарка, с трудом за мной поспевая. — Что тебе, окаянной, почудилось!
— Да так, блажь… Не бери в голову.
Но успокоилась я ужо подле самого селища, и то — потому как Яринка за локоток меня придержала, да ход степенно умерила. Не хватало еще лекарке почтенной при всем честном народе, ровно девчонке несмышленой, бегать.
Так и вошли мы спокойно да неспешно, я с сумой малой за плечами, Яринка — с корзинкой на руке. А как уже к переулочку подходили, где наши дорожки разделялись — мне к трактиру прямо, а ей к дому ее между подворьем бабки Елеи и Игруни-бортника пройти след, с теткой Аглаей нос к носу и стакнулись.
Дородная мельничиха нас обеих под ручки подхватила, да и пряменько поволокла, не обращая внимания и мало, кто там куда собирался, выдала радостно:
— Ну, все Нежка, сватов жди!
Я от такой радостной вести ажно все мысли о недоброй лесной волшбе просыпала.
— Верно тебе говорю! — частила тетка Аглая, не давая мне и словечка сказать.
Это она правильно, а то уж я бы сказала — так сказала!
— Ноне по воду ходила, сама слыхала, как подручный его, белобрысый да молоденькой который, о тебе баб у колодца выспрашивал — мужатая ли, да отчего в трактире, а не при семье обретаешься!
Мельничиха оправила узорчатый платок, мужнин подарок с летошней ярмарки, и снова нас с Яринкой под локотки прихватила. Да уж могла бы и не стараться — от таких новостей мы б с лекаркой и сами б не ушли! А она продолжила, как ни в чем не бывало:
— Знамо дело, не для себя пытал — молод он ишшо, к зрелой бабе женихаться, а вот как старшой его давеча в едальне на тебя глядел, многие заметили. Особливо, когда ты, Нежана, задиру боровиковского, Бурко-Дудельника осадила! Чай, у них-то там, в городе, таких и не видывали!