Я вступила в его комнату, тихонько прикрыв за собою двери. И взгляд его поймав, потупила глаза.
Вепрь-Вепрь, что ж ты со мною делаешь…
О том я и думала, поливая своего мужчину из широкого ковша, слушая, как он отфыркивается, подавая ему расшитые полотенца.
А после думать мне стало некогда.
Ночь терлась о бревна трактира медведицей, вздыхала ветром, сопела. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, переплетясь ногами и руками, мое лицо на его груди, его подбородок на моей макушке.
— Весна пришла, — негромко обронил Колдун, перебирая мою распущенную косу.
Я повозилась, пытаясь сообразить, где ж весна, коли снега лежат, и мороз за стенами дразнит ночь-медведицу?
А и впрямь, весна — об этом годе последняя зимняя метель, стаю за черту отпускающая, на первый весенний денек пришлась. Долгонько же я у татя на привязи просидела, да и зима дольше положенного задержалась.
Стае-то снежной много ранее тварный мир покинуть полагалось бы…
Я выдохнула, и сладко потерлась щекой о плечо Колдуна, и руки его коротко сжали меня на миг, бездумно отзываясь на мимолетную ласку.
— Я не смогу снять твое проклятье. — Колдун говорил негромко, медленно. — И вряд ли кто сможет. Я смотрел. Там со смертью сплетено, и так туго, что кончик проклятья не вдруг удастся подцепить. Да если и удастся — выдрать из тебя проклятье, и жизнь тоже уйдет. Ты ею расплатилась, когда вас убивали — она теперь слита воедино с проклятием.
А я, коли честной с самой собою быть, не очень-то и удивилась его словам. Хоть я и не маг, но подспудно это ведала, с самого начала ведала, оттого и не искала себе возврата к прежней доле.
Но что Колдун озаботится моим проклятием, не ждала. И оттого, что он все ж попытался, на сердце сделалось теплее.
Он обнял меня, поцеловал в макушку, и спросил, крепче прижав к себе:
— Поедешь со мной, как всё закончится? Снять проклятие я не могу, но обрезать привязку к месту мне по силам…
И сердце, только что щемившее о тихого счастья, замерло. Оборвалось и покатилось — по полу, к лестнице, вниз, и еще ниже, в подпол, и там закатилось в глухой угол, затаилось.
Я тоже затихла — стоило только подумать, как в грядущую зиму придут метели, и позовут меня за собой. И я откликнусь, и вслед за метелями в город, не ждавший-не ведавший, придет стая. Ох, и весело будет волкам, не боящимся ни огня, ни железа. Ох, и богатую жатву соберут снежные звери!
Я сжалась, и руки Колдуна успокаивающе заскользили по моим плечам, по спине.
— Тише-тише, тш-ш-ш, не пугайся ты так.
А я не испугалась. Я просто как дышать, забыла.
— Не бойся. Еще есть время — а к следующему году я найду способ, как запереть проклятие, раз уж снять его нельзя.
— Запереть? Это я буду слышать зов?.. — я не договорила, да только и так всё ясно было.
Я буду слышать, как поет ветер, как зовет меня метель — да только откликнуться не смогу. Так и буду рваться, зверем на привязи.
От мыслей тех совсем тошно стало.
Ночь-медведица, устав вздыхать да колобродить, затихла.
Молчали и мы.
Я не ответила на колдунов вопрос, а Горд Вепрь его не повторил — ответ и так ведом был нам обоим.
Привязан снежный волк к Седому Лесу. Здесь его место — так было, так есть, так вовек и останется.
Лед на Быстринке стоял крепко. Затаившись в зарослях ракитника, я наблюдала за магами, пришедшими подымать со дна кости Ростислава Куня, а вмести с ними — наживку, на которую, рано или поздно, должен был клюнуть чароплет-Пестун.
Хмурое серое небо низко нависло над миром пухлым своим брюхом, и мрачная хмарь его отражалась в людских лицах. Хмур был Серый, нерадостным гляделся Слав. Сапсан глядел непроницаемо и надменно, Магичка кривилась, ровно разом разболелись у нее все зубы, и только у Горда Вепря вид был сонный, безразличный. Словно не его молодшего брата схоронила пять годков назад река. Да только не хотела б я нынче ему под руку попасть.
Соратники его, верно, тоже не хотели, и оттого держались пусть и рядом, но все ж поодаль. Поглядывали искоса, сочувственно. Я тоже глядела на широкую спину, ныне как будто согбенную незримым грузом. Подался Колдун, ссутулился. Видно, крепко брата любил, коль ныне горе такой тяжестью на плечи легло — как бы лед под магом не проломился.
Но, хоть и запахло в воздухе весной, лед на Быстринке стоял крепко. Я со своей лежки под раскидистым кустом чуяла не меньше полулоктя ледяной толщи.