Староста лишь руками разводит:
— Никто не верил, что вы вернетесь в том же составе, что и ушли.
— И что с лошадьми-то сделали? — злится норт.
— Да съели их… — спокойно сообщает местный житель. — Но только самых слабых, вы не подумайте. А лучшие вот они, здесь.
— Съели! — пораженно восклицает Таррум. Ему, живущему в сытости, тяжело представить, на что люди могут пойти, когда рядом — свежее мясо.
При виде меня кони беснуются. Еще бы — волчицу чуют. Некоторые гарцуют, другие — встают на дыбы.
— Пока снежно в санях поедешь. А потом — повозку возьмем, — обещает Аэдан.
Затем Лис окидывает меня задумчивым взглядом и говорит:
— Сейчас уж не скажешь, что рана когда-то была. А Саттар ведь метко стрелял. Даром, что говорят на вас, песьих детях, заживает все быстро.
— Я не собака, — скалюсь в ответ.
— Разумеется, нет, — ухмыляется поверенный норта. — Но человек от раны так скоро не отойдет, хоть и сперва тебе с ней помогали, — намекает Аэдан о колдовстве, что вывело меня из беспамятства. — Вроде только охотник тебя подстрелил, а уже скоро силы бежать были.
Тон его меня злит, но в перебранку я не вступаю.
Зверь не может позволить себе слабости. Иначе найдется тот, кто легко его одолеет. Если уступить хоть на миг, то рискуешь слечь навсегда. Таковы законы мест, откуда я родом.
Мы еще не покинули Айсбенг, но я уже тоскую по нему: по борьбе с холодом, по красоте вечных льдов. Но прежде всего, я скучаю по стае — моей семье, которую еще раз могу не увидеть. И с грустью вспоминаю о своей потерянной свободе…
Пока мы еще не успели отъехать, ко мне подбегает Заряна. Ее лицо розово и румяно, ко лбу и вискам липнут волосы. Жена старосты сует мне кулек. Он горяч, и на морозе из него тянется пар.
— Там пирожки. Как ты любишь, — заботливо мне поясняет. Но это ненужно — я давно почуяла запах печеного теста и мяса.
С благодарностью беру из рук ее ношу. Тут же женщина горько вздыхает и просит:
— Ты уж побереги себя, лесная девочка. Кобрин опасностями полон, а защиты сыскать тебе будет непросто.
И все же предчувствую, что и там, в империи, полной людей, Ларре Таррум тоже будет моей главной бедой. Заряна же будто мысли читает. Она совсем тихо шепчет:
— Берегись норта. Я знаю, что людей волки не думают опасаться, но это может обернуться напротив. А Таррум опасен… И так смотрит: хищно, исподлобья, будто бы зверь. Такой не ведает жалости. Он легко может тебя погубить, но в твоих силах не допустить этого.
И совсем неожиданно для меня добавляет:
— Волчица… Тебе тяжело, но не враждуй с ним столь рьяно. Возможно, и он к тебе иначе относиться будет. Попробуй обернуть его силу против неприятелей, а не тебя. У нас как говорят: держи друзей близко, а врагов — того ближе. А там уж как сложится… Может, и перестанешь видеть в нем одно только зло.
Ее просьба меня сердит: не могу стать милостивой к своим врагам. Тем, кто погубил мою стаю, убив сильных молодых волков. Но Заряна не дает мне перечить и отдает последний свой дар — мазь из жира и трав.
— Вот, тебе приготовила. Раньше шкура тебя от ветра нещадного защищала. А кожа нежная его боится.
Раньше меня удивляло, как щепетильны люди в уходе за собой. Теперь, в их облике с лихвой побывав, начала понимать их страсть к грумингу. Лицо и правда от ветра щиплет и ноет, а кожа на нем, шелушась, отпадает.
— Береги себя! — на последок просит Заряна.
Она уходит, и я остаюсь одна, наедине с теми, кто мне ненавистен. Впервые познала я это страшное чувство — одиночество. Мне, привыкшей к поддержке стаи, к тому, что близкие всегда находятся рядом, нелегко расстаться с ними и отправиться в путь. Туда, где меня не ждут. На материк, где сплошь чужаки.
С тяжелым сердцем я сажусь в сани. Таррум поглядывает на меня сверху, водрузив свое мощное тело на серого в яблоках большого коня.
— Волчица! — кличет он меня. — Какое твое настоящее имя? Нарекают же как-то ваших волков.
Я внимательно смотрю на него, пытаясь понять, есть ли в вопросе для него какая-то выгода. Наконец, отвечаю:
— Ивира.
— Вот что, Ивира, — будто пробуя мое имя на вкус, медленно произносит мой враг. — Забудь его! Это северное наречие для волчицы со льдов. Оставь для империи то имя, что дал тебе Ильяс. Отныне ты кобринская девушка Лия, которую мы подобрали в пути.
Вот и все.
Бросаю последний взгляд назад, любуясь лесом, виднеющимся вдалеке. Деревья, припорошенные снегом, стоят и жмутся друг к другу. А рядом бежит дорожка оленьих следов и уходит дальше, вглубь леса.
Прощай, Айсбенг.
Мы отправляемся на материк.