Ильяс вдруг инстинктивно хватается за висящий на поясе кенар. Айвинца обуревает тревога, навязчиво кружащаяся с ним рядом.
— Марика… Отойди, — зачем-то он ее просит.
— Поздно, — раздается голос внезапно появившегося незнакомца.
Другой быстро хватает брыкающуюся девушку и прижимает к ее горлу кинжал. Пес грозно рычит, его глаза налиты огненной лавой ярости. Мужчина, прижимающий к себе хозяйку собаки, довольно говорит своему напарнику:
— Хорошая пташка нам попалась!
Его потные горячие руки, лапая, скользят по телу Марики. Она морщится, ощущая смрад от его давно немытого грязного тела. Близость с незнакомцем, схватившим ее, доставляет лучнице одну лишь постылую неприязнь.
— Убрал от нее руки, — рычит Ильяс.
Один из беглых, а айвинец уверен, что это именно они, примирительно поднимает руки.
— Слушай, друг. Нам драться с тобой незачем. Забирай пса и уходи. Войди в положение: давно бабы у нас не было.
Марику от этого заявления всю передергивает. Кинжал от ее резкого движения вдавливается в кожу и оставляет буро-алую полосу.
Брат Дария не выпускает кенара. Он слишком убежден, что чужаки — беглые из Кобрина преступники, решившие скрыться в Лиесе от преследования.
— Вот с-сука! — ругается держащий девушку мужчина, когда она до крови вцепляется зубами в его руку. Айвинец в этот момент тоже не теряет времени: нападает на беглого, отбрасывая Марику в сторону.
Волкодав подбегает к своей хозяйке. Поскуливая, он лижет ее лицо горячим шершавым языком.
— Клык, фу, — сморщивается лучница. — Собака ты или кто… Взять! — приказывает она.
Пес послушно нападает на противников. Ильяс же легко уходит от их ударов и, умело орудуя кенаром, не позволяет одержать над собой верх.
Слышится холодный звон стали. В лесу стоит мертвенно-бледная тишина. Стихают птицы, не различимы нигде их песни и позывки. Даже ветер будто иссяк, и не шумят, соприкасаясь, голые ветви. Лишь раздается глухой звук шагов и резкий, пронзительно-острый — ударов.
Волкодав вцепляется в неприятеля, державшего его хозяйку, и Ильяс без труда быстро валит нападающих мужчин. Отточено, уверенно айвинец наносит им смертельные раны. В воздухе разливается сладко-железный запах пролитой крови. Земля наполняется ею, что дождевой водой, легко впитывая.
— Цела? — спрашивает у Марики.
— Да, — отвечает она, стирая пыль с саднящих ладоней. Те кровоточат. Кожу с них девушка содрала во время неудачного падения.
— А ты неплохо дерешься, — признает девушка, убирая с лица рыжие пряди.
Мужчина только фырчет:
— Неплохой комплимент… воину.
— Согласна, — с иронией соглашается хозяйка Клыка. — Думала, справишься быстрее.
На ее колкую насмешку Ильяс никак не реагирует. Мигом серьезнеет:
— И часто у вас бывают… гости из Кобрина? — интересуется айвинец.
— Достаточно, — пожимает Марика плечами. — В приграничье всегда было неспокойно. На западе империи много дезертиров и беглых, а те не видят ничего иного, кроме как отправиться к нам в Лиес.
— Как тебя жених только отпускает одну в лес? — сокрушается путник.
Марика мрачнеет, прячет от него свои темно-карамельные глаза.
— Не задавай лишних вопросов, айвинец, — резко обрубает она.
Она встает и, не оглядываясь назад, начинает идти вперед. Ее свирепый пугающий пес послушно семенит рядом. Ильяс смотрит на ее подсвеченный солнцем силуэт и двигается следом.
— Долго еще до деревни? — затем у нее спрашивает.
— До Ваишено? Нет, немного, — отвечает лучница, выныривая, что из омута, из своих нелегких навязчивых мыслей.
Впереди, над кронами деревьев, виднеется дым, поднимающийся из труб. Ильяс и Марика приближаются к деревне.
— А пес у тебя глупый, — замечает айвинец.
Девушка на него зло смотрит, щуря темные глаза цвета древесной коры:
— Вот же ценитель собак нашелся! — бросает ему.
— Я тебе правду говорю, — честно произносит мужчина. — Твой волкодав на зайца в силках отвлекся и о тебе забыл. А ведь должен был сперва чужаков приметить, голос подать.
— Хватит, — пресекает неприятные ей разговоры Марика. — Молчи лучше, если хочешь, чтобы я тебя проводила.
Ильяс больше ничего не говорит лучнице. Но сам думает, что один без труда бы мог добраться до Ваишено. Ему не привыкать… странствовать. Только неспокойно ему на душе оставлять девушку одну в дремучем лесу. Тревога неустанно обуревает его, и айвинец чувствует на сердце тяжесть волнения. И все озирается по сторонам. Но позади него виднеется все тот же весенний пейзаж: голые бурые ветви и проталины темно-серой земли, усыпанной пожухлыми листьями.