Разговор дается ему нелегко, но, видя выжидающий взгляд друга, он продолжает:
— Но, возможно… Это не совсем точно… — боится сознаться он. — К ягши имела отношение ее мать. Но это может быть неправдой! — взволнованно произносит муж Асии, боясь реакции приятеля. Но тот спокоен:
— Говори, Лени.
Бидриж нервно проводит рукой по волосам, не решаясь рассказывать дальше.
— Когда она была совсем малюткой, в ее селение пришли фасции. Инквизиторы вырезали всех… Это я потом выяснил. Они не чурались замазаться в крови дряхлых стариков, не боялись убивать беспомощных малых детей. Никакой жалости. И все за то, что в деревне укрывали ведьму… Хотя сейчас уж трудно выяснить, знали ли жители на самом деле, что среди них находилась ягши.
— А Асию, стало быть, пожалели? — мрачно улыбается Таррум.
— Нет… Каратели решили, что воспитанная ими женщина, имеющая родство с ведьмами, но не наделенная и каплей древней могущественной силы, может им пригодиться. Ты ведь знаешь, как ягши оберегают рожденных у них девочек, пусть даже и не способных навести чары. Встретившись с Асией, ни одна из них не станет опасаться ее. И потом так и случилось: все ведьмы доверяли ей… Полагались на нее, не опасаясь злого умысла или подвоха.
— Инквизиторы использовали ее, — догадывается Ларре.
— Да… Она помогала им, не имея возможности противостоять. Разве кто-то вообще на это способен?
— А кулон?
— Когда Асия по наказанию фасцию, вышла на одну из ведьм, та сама отдала ей его. Почувствовала тьму инквизиторов, поджидающих ее, и все равно подарила оберег. Моя жена сначала хотела избавиться от него, боялась, что каратели обнаружат, но потом…
— Решила, что ей чужая сила послужит лучше.
— Подумала, что он сможет меня уберечь, — упрямо стоит на своем Лени. — Асия очень хотела жить спокойно, Ларре. Она устала выполнять малейшие прихоти инквизиторов, но они долго не отпускали ее. Только недавно ей удалось избавиться от их гнета.
«Ты заблуждаешься, друг, — думает Таррум. — Фасции никогда бы не отпустили такую удачную наживку, как твою жену. И, очень возможно, что именно из-за них она и вышла за тебя замуж. Ты слеп, но это вижу я. Асия совсем тебя не любит… Дорожит, но не испытывает никаких чувств. Только больше пользы для нее было бы выйти замуж за сиятельного лорда. А не сделала она это лишь потому, что в таком браке ее происхождение бы точно вскрылось». Но вместо этого Ларре говорит:
— Хорошо, если так.
Как вдруг холодеет, понимая, что нари Бидриж в его доме искала вовсе не его ласки, а нечто другое. Ашаханский камень, о котором забыл сам норт, но могла помнить инквизиция. Тот, лежащий одиноко в шкатулке в его спальне. Переливчато-белый кулон, цвета полной луны, не налитый кровью и пока не способный наводить чары.
А что, если Лия тоже хотела найти его не потому, что знала о нем из волчих легенд?
Страшная догадка пронзает его сознание осиным жалом. Ему нужно срочно отправляться домой. Немедленно!
Они трогаются в путь, но в последний момент Ларре оборачивается к другу и благодарит:
— Лени, спасибо.
Ведь чей-то кенар действительно прошелся по его спине, опаляя ее, словно метка, оставленная раскаленным железом. И если б не уловка Асии, спрятавшей оберег на шее своего мужа, Ларре Таррум был бы уже мертв.
Глава 17
Я не помню, сколько я провалялась в беспамятстве, в бессилии лежа в своей конуре. Но когда я наконец открываю глаза, то вижу всю ту же темень, разбавляемую лишь блеклым светом, проскальзывающим через прутья решетки.
Меня мучает жажда, а живот до колик сводит от голода. От накатывающей слабости ломит все тело, и я не могу даже подняться, ощущая собственную непомерную тяжесть. Мое горло так болит, будто оно исколото тонкими иглами, садня после крика.
…И я все еще чувствую боль. Она проходится по мне, жаля своим мертвым холодом, нагнетая на меня ледяной ужас. Я не могу пошевелиться, так он сковывает меня. Будто бы пребывание в подземельях инквизиторов — это вечная предсмертная агония, которую я не могу остановить. Еще недавно я видела ее отражение в глазах своих жертв, не способных отразить атаку моих острых клыков и справиться с мощной челюстью, легко смыкающейся на беззащитном горле.
Пока сама не оказалась на месте более слабого, не способного побеждать…
Волк может продержаться без пищи куда больше, чем человек. Особенного удовольствия в этом нет, но в целом такое пребывание для нас вполне сносно. Фасции слишком хорошо осведомлены о звериной жизни и на меня тратиться не хотят. Но держат — на привези, не ведомо чего поджидая. И выпускают лишь, чтобы поиграть, в иной раз потренироваться выпустить наружу свою мертвею, насквозь прогнившую сущность.