«Тебе лучше убираться отсюда, даану. Айсбенг значительно поменялся с тех пор, как ты ушла», — советует он, но я не двигаюсь с места.
Снег падает, кутая пуховым одеялом мою сестру. Ей нужно подняться. По крайней мере, если она хочет пережить эту ночь…
Я подхожу к ней, и Влас меня пропускает. Лижу её морду, веки, слизываю с шерсти железную кровь. Просыпайся…
«Ивира…» — несмотря на слабость, раненая волчица узнает мой запах.
Волчье имя… Сейчас меня зовут не так. Меня нарек Ильяс, а потом придуманное айвинцем прозвище закрепилось за мной. Все поменялось. Старая жизнь осталась вместе с прежним именем позади.
«Ворон почует тебя», — предупреждает матёрый.
Это неважно. Жизнь моей сестры — вот, что ценно сейчас.
«Не спи, — умоляю я её, но она не шевелится. — Прошу!»
Вйановы сомкнутые веки! Ночь нужно встречать на ногах, если ты слаб. Просыпайся! Я касаюсь её своим носом, тормошу, прося подняться.
«Она встанет. Ей просто нужно немного отдохнуть», — уверяет Влас. Глупый! Север не терпит немощи, он только бьет по ранам, причиняя ещё большую боль.
Где-то вдали надсадно воют волки. Их песня проникает прямо в моё сердце, вызывая щемящий холод в душе. Рядом по-прежнему звенит вьюга, и шумят высокие сосны. Раздаётся скрип толстых стволов растущих на полуострове хвойных деревьев. Падает снег…
Когда я уже теряю надежду, Сияна разлепляет глаза, похожие на кристаллы льда, и смотрит на меня с каким-то затаенным отчаянием. Она с трудом поднимает отяжелевшее тело с мягкой перины рыхлого снега. Из пасти волчицы валит пар. Я слышу её шумное, надсадное дыхание, прерывающиеся глухими хрипами.
«Мне не хватало тебя, сестра», — говорит её взгляд.
Нос к носу, глаза к глазам. Моё угольно-чёрное тело — дань наследия Великих волков, и её светлое, как проклятый чистый снег. Кажется, будто мы расстались совсем недавно, и не было моего ухода и тех последствий, на которые он навлёк на северные леса.
«Ворон обещал награду за мою шкуру?»
«Нет. Ему нужна ты целая и живая. Но если ты окажешься в его лапах, о милосердии взмолиться не выйдет», — отвечает сестра.
Влас звонко лает, переходя на вой:
«Айсбенгу нужен дон. Свежая кровь. Наш вожак, одуревший и опьяневший от власти, лишь губит твоих волков и своих».
«Я должна выстоять против него».
«Нет, — вмешивается Сияна, с трудом держась на рыхлом снегу. Её лапы дрожат от усталости. — Уйти, спасая свою жизнь, — лучшее, что ты можешь сейчас сделать. Ворон сломает тебя. А одолеть его сможет лишь другой матёрый, но достаточно сильного на полуострове нет».
Я думаю о том, что должен быть выход. Не может быть так, что я вернулась, лишь чтобы попасть под гнёт красноглазого волка. Неужели нет иного выбора? Смотрю в ледянисто-светлые глаза сестры и понимаю, что она права. Но эта истина горше лекарской настойки из листьев зверобоя…
«Беги, Ивира», — молит волчица.
«Лия. Теперь меня зовут так», — напоминаю ей я.
Новая жизнь, новая имя. И понимание приходит внезапно: я не уйду. Айсбенг мой дом. Пусть жестокий и нещадный, но дом. В ином крае мне не найдётся места. Невзгоды нужно сносить с гордо поднятой головой.
«Ты изменилась», — замечает Сияна.
Моя судьба предрешена с тех пор, как в мою шкуру попал болт охотника. Назад отступать уже поздно.
Вдалеке снова раздаётся вой моих волков. Я поднимаю пасть и отвечаю им так громко, как только могу. Моя песнь разносится по всему полуострову. На некоторое время лес смолкает. Даже вьюга будто стихает. Не слышны шумные порывы ветра, перестают трещать величественные грозные сосны.
Они меня помнят… Узнали.
И так же внезапно, как пришла тишина, начинают нарастать звуки. Волки воют куда пуще прежнего. Это зов. Те, что рождены в моей стае, идут на мой крик, а другие — прихвостни Ворона кидаются на мои поиски с угрозами, что мне не выстоять против них.
Глаза сестры полны страха. Влас обругивает меня, издавая громкий лай.
«Беги, прошу тебя, беги!» — скулит Сияна.
Я не двигаюсь с места. Моя песня сливается с воем Ворона. Он тоже жаждет увидеть меня. А мне не терпится повстречаться с матёрым. Давно хотела поквитаться с волком, заключившим сделку с людьми.
Когда волчица уходит, в сердце Ларре Таррума остается лишь пустота, выжженная горечью потери. Одиночество сводит норта с ума. Он чувствует себя так, будто побывал в шторме и оказался выброшенным безумством океана на берег. Мужчина ощущает лишь безграничное помешательство — ею, её свежим запахом и холодом глаз. Лия пахнет, как свежевыпавший чистый снег. Если закрыть глаза, то можно забыть об этой весенней кружащей голову сладости и представить суровую зиму, которая северной волчице, словно матерь родная.