Ешь, Филька. Если бы не ты, я бы и теперь не знал, что не друг мне Лаврентий. В глаза мне одно говорит, а на стороне — другое.
Чмокал Филька вкусными медовыми губами, соглашался:
Что верно, то верно: друг, он ведь что месяц — то он большой во всю ширь, то маленький на нови, то за облако спрятался, то опять светит. Без друзей куда легче живется. Друг — это ведь одно беспокойство. То сам к тебе в гости плетется, то тебя к себе в гости зовет. Нет уж, лучше без друзей жить, чтобы тебе никто не мешал и чтобы ты никому помехой не был.
Говорит так Филька, а сам знай черпает мед из миски. За всю жизнь столько не видел, сколько съесть ухитрился. Чуть из-за стола вылез. Домой не пошел — у медведя Спиридона ночевать остался.
«Утром позавтракаю у него, все дома не есть, а обедать опять к Лаврентию пойду», — думал он, устраиваясь в медвежьей постели. А она вся из камыша связана, на такой мягко и крепко спится — до самого солнышка.
Спит Филька, похрапывает, а медведя Спиридона и сон не берет. Ночь выдалась паркая, туманистая. Ворочается медведь с боку на бок, сопит. Взнывает в груди сердце растревоженное: нелегко друзей-то терять. «Ах, Лаврентий, Лаврентий, ни за что ты ославил меня, ни за что оглаголил. Эх, не зря говорят, что камень друга ударяет больнее...»
Ворочался, ворочался Спиридон, кряхтел, кряхтел, поднялся среди ночи. Решил пойти к Лаврентию, разбудить его и всю обиду свою в глаза ему сказать.
Но будить медведя Лаврентия не пришлось. Не спал он. Сидел на завалинке, душой скорбел: «Ах, Спиридон, Спиридон...» А он вот он, медведь-то Спиридон, сам идет к нему, нахмуренный, ненастный. Подошел и ну корить, выговаривать:
Что ж ты, Лаврентий, пал-то как, враньем себя грязнишь. Небылицы обо мне плетешь, будто жулик я, мед из твоих ульев ворую по ночам, а я и не корыстен вовсе. Зачем лжешь?
Отвернулся медведь Лаврентий. Говорит, а голос глухой, печальный, будто и не медвежий вовсе:
Не в том углу сидишь, Спиридон, не те песни поешь. Не говорил я о тебе такое. Это ты вон ходишь по роще, смеешься надо мной, что лопух я, медом тебя в дело и не в дело кормлю.
Что ты, поклеп, небывальщина это, — затоптался медведь Спиридон, — чтобы я да о тебе говорил такое!
И тут поняли медведи, что обманул их Филька, поссорить задумал, а им и невдогад. В душу вполз, как змея запазушная.
Что ж, жаль кулака, да надо бить дурака, а то неуче-
ным жизнь проживет, петлять будет. Пришли медведи в берлогу к Спиридону, подняли потихоньку матрац с Филькой, отнесли к речке и опустили на воду.
Сказали:
Лаком ты, милый, к меду, да попей-ка воду. Плыви, крапивное семя, из нашей рощи.
И пошли к медведю Лаврентию спать.
Проснулся Филька перед утром. Лежит в заревом затишье, нежится, глаз не открывает, думает: «Позавтракаю сейчас у Спиридона, а обедать к Лаврентию пойду. Так и буду кормиться возле них, медок посасывать. С умом жить — в достатке быть. Врать — не мякину жевать, не подавишься».
И слышит он тут — булькает у него под матрацем что- то. Ощупался со всех сторон, а под него уж и вода подсочилась. Вскочил, смотрит: плывет он на медвежьем матраце по речке, несет его речка мимо поемистых берегов неизвестно куда, а на заревой воде рыба взыгрывает.
Перепугался барсук, побурел от страха: до одного берега далеко, а до другого еще дальше — по самой серединке правит.
Караул! — кричит. — Тону! Помогите!
Подхватило его крик эхо, понесло по роще и по тальникам поречным. Услышал его медведь Спиридон, сказал своему соседу медведю Лаврентию:
Слышь, Лаврентий, как вопит голосисто? Проснулся, значит, семя крапивное.
Пусть по вопит, может, урок этот ему на пользу пойдет, а то ишь — кривью жить вздумал, — ответил медведь Лаврентий, переваливаясь на другой бок, и захрапел снова: ночыо - то недоспал.
СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК
Жил на кургане Хомяк. Рядом с ним на том кургане жил Суслик. И был у Суслика кусочек зеркальца. Суслик целыми днями сидел с ним у своего домика на крылечке и показывал Хомяку солнечного зайчика. Говорил:
— У нас с тобой, сосед, на двоих одно солнышко и один солнечный зайчик.
Хомяку было обидно, что у него нет зеркальца и нет своего солнечного зайчика. И однажды, когда Суслика не случилось дома, Хомяк забрался к нему и унес зеркальце. Завернул его в тряпочку, спрятал к себе под подушку и сказал:
— Зеркальце теперь мое и солнечный зайчик тоже мой. Теперь я его буду показывать Суслику.
so
Всю ночь ему снилось, будто сидит он у своего домика на крылечке и ловит в зеркальце солнышко. Просыпаясь, он говорил: