ему:
Чего кусочек? Целого бери. Уж есть так есть — досыта, чтобы помнилось — наелся!
А ты как же? Ты еще, поди, не ужинал?
Обойдусь. Я веселый, а веселым меньше еды надо: они смехом сыты. '
И дети вон у тебя, — напомнил Филька.
И они потерпят. Мы в обед сытно поели, можем и без ужина обойтись. Водички похлебаем и проспим до утра. Мы веселые, безунывные. Бери!
Дома у Фильки хомяк припрятанный лежал, да и без него было у Фильки поесть что, а сосед последнее отдал, и себя и детей без ужина оставил.
Нес Филька суслика к себе, и тяжелым он казался ему, к земле тянул. Стыдно было Фильке, первый раз в жизни стыдно было.
Не выдержал Филька, воротился с половины дороги и отдал соседу суслика.
Понимаешь, — говорит, — пока шел от тебя, хомяка поймал. Идем ко мне. И ребят своих бери. Заодно поужинаем.
Да они уже спать легли.
Ну возьми тогда суслика. Утром они встанут, ты и покормишь их, а сам идем ко мне. И жену бери. Знаешь, какой хомяк жирный попался! И большой. Одному его ни за что не съесть.
ДАР ПОЛЕТА
Вывелся у домашней Гусыни желтенький Гусенок, и повезла она его на озеро купаться. Они плавали возле прошлогодних камышей, когда на воду опустились две большие птицы. Серые, они были похожи на обыкновенных домашних гусей, но в их глазах было что-то диковатое, небесное.
Кто это? — спросил Гусенок.
Наши дикие братья, — ответила Гусыня. — Они прилетели с юга, куда улетали на зиму.
А мы тоже осенью улетим на юг?
Зачем? Нам и здесь неплохо. У нас теплые сараи и нас хорошо кормят.
А почему же они наши братья?
А потому что и вы и мы когда-то летали в одной стае, — отозвался один из диких гусей, — но вас приручили, и вы забыли о небе, стали домашними. Летим, брат, — окликнул он своего соседа и, раскинув над озером тяжелые крылья, они бесшумно ушли в небо.
Гусенок посмотрел, как летят они уже под облаками, сказал:
Вырасту — и я так же летать буду.
Нет, — сказала мать ему, — ты никогда не будешь летать, сын мой: став домашними, наши предки утратили дар полета, и поэтому нам никогда не быть в небе.
Это было весной. Вскоре Гусенок забыл об этом. Сытно ел, сладко спал. Располнел, стал тяжелым и жирным Гусем. И все лето ни о чем не думал, а осенью вдруг затосковал. Худел, хирел. Ему чего-то хотелось, а чего, он и сам не знал.
Над дальними курганами, сбиваясь в стаи, кружили грачи. Гусь смотрел на них с тоской и спрашивал у Петуха:
Чего это они ватажатся?
В отлет собираются. Осенью все птицы улетают на юг.
А мы как лее? Мы ведь тоже птицы.
Птицы, но только домашние. Нам в небе делать нечего. Нам и в сарае хорошо, — ответил Петух и побежал за курицей.
А Гусь смотрел, как кружат грачи, и думал: «Здесь что- то не то...» Ночью он не пошел в сарай спать. Сидел посреди двора и тихо постанывал.
И вдруг он услышал плеск крыльев. Поднял голову. Высоко среди звезд летела стая диких гусей. Освещенные луной, они четко вырисовывались на черном небе. И чтобы не затеряться среди звезд, перекликались между собой:
Ка-га! Ка-га!
Они были уже за селом, когда Гусь вдруг сорвался с места и побежал по улице, шлепая широкими лапами по мягкой прохладной пыли. Он бежал и кричал:
Я тоже хочу в небо! Я тоже хочу к звездам! Я тоже хочу летать!
Только сейчас, увидев стаю диких гусей над спящей деревней, он понял, что все эти дни тосковал о небе, о дальних дорогах.
Тяжелый, неуклюжий, разбросив крылья в стороны, бежал он по пыльной ночной улице и кричал:
— Возьмите и меня с собой, братцы! Я тоже птица! У меня тоже есть крылья!..
Он подпрыгивал, пробовал лететь. Падал и снова подпрыгивал. А дикие гуси улетали все дальше и дальше.
КАТАЛСЯ НА РЕЧКЕ ВЕТЕР
лучилось как-то Ветру пробегать мимо нашей деревни.
' Слышит — шумят ребятишки на речке. А берега у речки крутые, тальником заросли, не видно, чего это они там, а узнать хочется. Свернул Ветер к речке, хоть и нечего ему гам было делать, а все равно свернул — любопытно все-таки поглядеть, что это детвора на речке кричит и хохочет.
Прибегает, спрашивает:
Что это вы тут поделываете?
Смотрит, а на речке — лед: чистый, прозрачный, от берега до берега и во всю длину. Катаются по нему ребятишки. Кто на коньках, кто просто на ботинках. Колька Грек только что вон где был, а теперь ишь куда уже укатил. Хохочет :