Откусил Клест шишку потолще, бросил Мышке:
Лови!.. Погрейся, на тебе ведь шуба... меховая, мышиная! Ха-ха-ха!
Схватила Мышка шишку и унесла в нору. А на другое утро она опять плясала под сосной и говорила Клесту:
Мороз сегодня крепкий какой, дух аж захватывает. Погреться бы...
ГОРЕ ПЕЛИКАНА
Идет Пеликан вдоль озера и видит: стоит у воды брат его, серый-пресерый, грустный-прегрустный, нос ниже колен вытянулся.
Ты чего какой? — спросил Пеликан брата.
А тот ему и отвечает:
Горе у меня.
Какое еще горе?
Небывалое. Рыбу только что проглотил.
Ха! Так мы ее каждый день глотаем. Рыбой только и питаемся.
Так я... большую.
Ха! Всякую приходится: какую поймаешь, такую и проглотишь.
Так я... трехкилограммовую.
И-и! — ахнул Пеликан. — Да как же это ты сумел-
А я и сам не знаю, — отвечает брат. — Я ее только во рту подержать хотел, а она взмахнула хвостом и — во мне теперь. Большая. Холодная. Во весь живот легла... Помру я скоро.
И-и! — подхватил Пеликан брата под крыло и повел домой.
Ведет вдоль озера, сообщает всем:
Братцы, брат-то у меня — помирает. Рыбу только что трехкилограммовую проглотил.
И вскоре уже все на озере знали, что у Пеликана брат помирает. Пришли посмотреть, как он помирать будет. Пришли послушать, что скажет он в своем последнем, в своем предсмертном слове.
И сказал Пеликан. Посмотрел на всех уже какими-то совершенно неземными глазами и сказал:
Братцы, я... опять есть хочу.
ВСЕ ПОНЯЛ
Жили по соседству Крот с Сусликом. Крот, бывало, зароется с обеда в землю и спит до утра. А Суслик, тот, бывало, обязательно вечернюю зарю проводит. Встанет на кургане желтеньким столбиком и стоит, посвистывает:
— Золотистая какая!
Поспит немножко и опять на курган бежит — утреннюю зарю встретить. Глядит на нее и головой покачивает:
— Огневая какая!
Попытался один раз и Крот зарей полюбоваться. Сел вечером возле Суслика, глядит прямо перед собой и ничего не видит: глаза-то у него слепые.
Все поталкивает Суслика, спрашивает:
— Ну какая она, заря-то?
— Золотистая, как репа, — отвечает Суслик.
А Крот и репы никогда не видел. Спрашивает:
— А какая она, репа-то?
Сбегал Суслик к колхозному полю. Принес репу.
— Вот такая, — говорит, — заря сегодня золотистая. Повертел Крот репу в могучих лапах, сказал:
— Понимаю, — и полез в нору.
Утром он опять сидел возле Суслика. Захотелось ему и утренней зарей полюбоваться. Сидел, глядел прямо перед собой и ничего не видел. Поталкивал Суслика, спрашивал: — Ну какая она, утренняя заря-то?
У, она сегодня красная, как морковь, — отвечает Суслик.
А Крот и моркови-то никогда не видел. Спрашивает:
А какая она, морковь-то?
Сбегал Суслик к колхозному полю, принес морковку.
Вот такая, — говорит, — красная заря сегодня. Повертел Крот морковку в могучих лапах, откусил кусочек, почмокал губами, сказал:
Вот теперь понимаю: заря круглая, как репа, сладкая, как морковь.
БЕЛАЯ КУРТОЧКА
Прилетела весной на север Сова. Сбросила с себя зимнее белое платьице, надела летнее, серое. Посмотрелась в бочажок, осталась довольна собой — вполне матерью быть может. Приказала мужу:
— Переодевайся и ты. Нечего форсить. Праздники кончились. Работать начинаем. Да и надежнее в сером: спрячешься среди камней, и найди тебя, такого серого, попробуй.
— Да уж, попробуй, найди серого, — согласился с нею муж, и тут же снял он с себя белые штанишки, надел серые.
Курточку белую снимать не стал.
— Так, — говорит, — надо.
Свили они гнездо, положила Сова в него четыре яичка, потом еще восемь положила рядом и села птенцов высиживать.
Сидит она один раз и видит: идет на нее из тундры Песец и облизывается. Видать, только что разорил чье-то гнездо и теперь высматривает, чье бы еще разорить для пары.
Испугалась Сова, сидит, не дышит. И даже моргать боится. Не знает, что делать ей. Уйти с гнезда — увидит Песец: белеют яички — и выпьет их. Остаться — себя под смерть подвести. И даже посоветоваться не с кем: мужа не видать нигде.
Только подумала о нем, а он и выбежал из-за камня и , пошел навстречу Песцу. Идет, курточку на себе беленькую форсисто одергивает, прихорашивается будто.