Я думала, что эта ночь станет одной из самых счастливых в моей жизни.
А муж даже не заметил, во что я одета.
Сам он в темно-синих брюках и темно-синем камзоле, жилета под которым не наблюдается — Анри никогда не утруждал себя этикетом в одежде. Эта его небрежность сначала очень раздражала, потом — очень нравилась. Сейчас же я даже не могу найти в себе слов, чтобы подобрать чувства, которые меня охватывают. Они все странные, смешанные, и как будто не мои — той женщины, какой я была задолго до встречи с ним. Или в первые дни нашей встречи.
Мне хочется развернуться и выйти из столовой, а еще лучше — попросить его застегнуть камзол и верхние пуговицы рубашки! Вместо этого я кладу руку на спинку стула и рассматриваю протянувшиеся над нашими головами гирлянды. Они созданы из тонких сверкающих нитей и крохотных елочных украшений, которые мы с Анри нашли в Лации, на ярмарке перед Праздником Зимы года три назад. Когда часы пробьют полночь, я запущу множество маленьких световых магических шариков, чтобы все их грани вспыхнули особенно ярко.
После ужина мы переместимся в гостиную и будем танцевать.
Возможно.
Кажется, это моя первая праздничная ночь без бала впервые за долгое время. Но танцевать мы будем исключительно в том случае, если Лавиния с Льером соизволят явиться. Музыкантов мы не приглашали, поскольку решили ограничиться только семейным кругом, а изо всех нас сносно музицирует только Лавиния. Не исключено, что еще Шарлотта, но таких тонкостей я не знаю, потому что у нас она никогда не играла.
Впрочем, она вообще редко отходит от Эрика, а когда отходит, у него становится такой вид, как будто он готов открутить голову любому, кто косо на нее посмотрит.
Зная Эрика, возможно, действительно готов.
Никогда не думала, что такое скажу, но…
— Твой брат по-настоящему любит свою жену.
— Что? — прищур Анри становится еще более раздраженным.
— То, — невинно отвечаю я. — Он ее просто на руках носит.
— Странный общеизвестный факт, Тереза.
— Общеизвестный — это правда. И странный в нашей семье, это тоже правда.
Анри собирается что-то ответить, когда двери распахиваются, и в столовую влетает Софи:
— Мама! Папа! Как я рада вас видеть!
Вот уж кому не надо церемоний, Софи бросается к нам в объятия, и обнимает сразу двоих.
— Какие вы у меня красивые! — порывисто шепчет дочь. — Дождаться не могла, когда снова вас увижу!
Софи у нас настоящая красавица: кровь нонаэрян подчеркнула в ней все самое прекрасное, что она могла взять от своего народа — черные, как смоль, волосы, большие глаза в обрамлении очень густых ресниц, смуглая кожа, высокие скулы, изящный разлет бровей.
— Ух! — говорит она, отстранившись. — Кажется, я в кои-то веки вовремя.
Анри улыбается:
— Не преувеличивай, Софи. Ты опоздала всего на шесть семейных ужинов.
Дочь заливается смехом.
— Папа, какая у тебя хорошая память!
— Ему по рангу положено, — замечаю я.
Анри переводит взгляд на меня:
— Совершенно верно, Тереза.
Софи смотрит то на меня, то на него, как раз в тот момент, когда слуги распахивают двери, и в гостиную входят Луиза и Винсент. За ними — Хлоя и Дарен, и наши с Анри мальчики, а после Мэри с Жеромом. Не хватает только неразлучных Шарлотты и Эрика, но и они появляются спустя пару минут. На щеках Шарлотты легкий румянец, ладонь покоится на сгибе локтя мужа, который смотрит на всех, как… герцог.
Впрочем, в этой комнате есть еще один герцог.
Сейчас начнутся герцогские поглядушки.
— Лавинию, насколько я понимаю, мы не ждем? — говорит Герцог 1, то есть Винсент.
— Да, она не обещала, что у них с Льером получится вырваться. Сказала, что лучше пусть это будет приятный сюрприз, чем она нас обманет.
— Она же не может обманывать, кажется. — Софи вскидывает брови, когда все взгляды сходятся на ней. — Что? Я в последней поездке в Загорье перечитала все легенды про элленари!
— Легенды про элленари далеки от правды. — Винсент сдвигает брови.
— Да у них там вообще с правдой проблемы, — хмыкает Эрик.
Герцог 1 смотрит на Герцога 2 с характерной герцогской недоверчивостью, как будто ставит под сомнение его право вообще что-то говорить о Лавинии.
— Откуда у вас такие сведения, Эльгер?
— От вашей сестры, де Мортен.
— Неужели? Она вам это сама рассказала?