— Вот теперь я снова чувствую себя человеком!
— А кем ты чувствовал себя до этого?
— Свежемороженым гусем.
Саманта улыбнулась.
— Скорее, ты был похож на цыпленка. Только очень большого. А теперь рассказывай.
— Рассказывать-то, в общем, нечего. Утром я прилетел в Гроссвил… Такое ощущение, что это было несколько недель назад. Зашел в «Лавку древностей», встретил там твою маму, которая была вне себя от беспокойства, потому что ты не отвечала на звонки…
— Я забыла телефон дома, — вставила Саманта.
— Она мне объяснила, как тебя найти, предварительно заставив съесть обед из шести блюд, и я поехал. По дороге начался буран, стало скользко, мне пришлось ползти с черепашьей скоростью, потом я вообще съехал в кювет. Хорошо, что это было рядом с указателем.
— И ты оттуда шел пешком?! — воскликнула Саманта.
— Да, — кивнул Джереми. — Я старался держаться рядом с деревьями.
— Но это же… — прошептала Саманта. — Это же очень далеко, если идти пешком, да еще и в такую погоду… Ты мог сбиться с пути и замерзнуть насмерть! А я сидела тут спокойно и ничего не знала. Джереми! — Она взяла его за руку. — Я не знаю, что бы со мной было, если бы ты… Если бы с тобой… что-то случилось.
— Но ничего ведь не случилось. — Джереми накрыл ее руку своей. — Я только немного проморозился, и все.
— Может быть, еще не все, — сказала Саманта и вскочила. — Не нравится мне твое лицо. Я сейчас дам тебе градусник.
— Мне и самому оно не очень нравится, — грустно произнес Джереми. — Градусник вряд ли сделает мой нос короче, а глаза выразительнее…
— Не говори глупостей, — засмеялась Саманта. — У тебя замечательный нос. А глаза еще лучше. А не нравится мне твой румянец. Какой-то он слишком яркий, неестественный. И глаза какие-то…
— Сумасшедшие?
— Что-то вроде того.
Температура оказалась нормальной, и Саманта успокоилась.
— Пойду поищу тебе какую-нибудь одежду, — сказала она. — А эту нужно развесить. А потом приготовлю ужин. Я как раз собиралась. А ты лежи тут и грейся. А лучше поспи.
11
Джереми закрыл глаза, как он думал, на несколько секунд, а проснулся через два часа. С кухни доносились аппетитные запахи, возле дивана на стуле лежали джинсы и рубашка вполне подходящего размера. Он потянулся, с удовольствием пошевелил совершенно отогревшимися пальцами рук и ног и быстро оделся.
Когда он появился на кухне, Саманта издала радостный возглас.
— О! Уже встал? Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, — ответил Джереми. — Никогда еще так хорошо себя не чувствовал. Просто как новорожденный младенец.
— И такой же голодный? — со смехом произнесла Саманта. — Может, тебе молочка дать?
— Честно говоря, я бы съел что-нибудь более существенное. Гораздо более существенное.
— Тогда садись. Все уже готово.
— Нет, лучше ты садись. А я за тобой поухаживаю. Тебе и так пришлось сегодня со мной понянчиться…
— Ну, если ты действительно так хорошо себя чувствуешь… тогда, пожалуйста.
Джереми разложил по тарелкам приготовленное Самантой рагу, нарезал хлеб, достал из холодильника салат и ветчину и вскипятил чайник.
Во время еды они почти не разговаривали, так как оба основательно проголодались. За чаем Саманта спросила:
— Ты мне уже рассказал, как ты здесь очутился, но не объяснил почему…
— Ты хочешь знать, чего это я сюда приперся? — с усмешкой спросил Джереми.
Он уже вспомнил о том, что ему предстоит нелегкое объяснение с Самантой, но хотел пока отложить его. Похоже, не получается… Ну что ж, путь будет, что будет. Хватит прятать голову в песок, он же не страус. Но начинать надо как-то постепенно, не заявлять же все сразу в лоб…
— В прошлый раз ты приезжал по заданию своего журнала, — продолжила Саманта. — Это понятно, Ледовый фестиваль — действительно грандиозное событие. Но, по-моему, в Гроссвиле в ближайшее время не ожидается абсолютно ничего интересного.
— Кое-что интересное здесь все же есть, — сказал Джереми, кладя сахар в свою чашку с чаем.
— И что же это?
— Это ты, — просто сказал он.
— То есть ты хочешь сказать, что приехал ко мне в гости?
— Ты не рада?
— Нет, наоборот, я очень рада. Просто это так неожиданно… От Флориды до нас больше тысячи миль.
— Это не слишком далеко для того, чтобы тебя увидеть. — Джереми вдруг почувствовал ужасную робость и неловкость от того, что собирался сказать.