Множество вопросов начало возникать в его голове. Он уже позабыл, что природой загнан в ловушку. Его желания говорили лишь об одном: чтобы эти приятные чувства от того, что Анна прижалась и положила голову на плечо, не стихали ни на одно мгновение. Ведь это было самое лучшее, что ему довелось испытать за его жизнь. Он понимал, что страх и тревога никогда не позволят уснуть. А Анна спала. И это для него означало лишь одно: ей был найден в нем покой. Но чувствует ли она хоть частичку того, что происходит с ним? К его сожалению, только она знала и могла ответить на этот вопрос. Но чувства голода и холода начали постепенно вытеснять из него все эти чувства. Ведь прошел не только день, но и ночь подходила к концу. И уже не слышался тот ужасающий гул стихии.
Генри начал пробираться к двери. После отодвинул нащупанный в темноте засов и попытался открыть дверь. Какие только усилия он ни прилагал к этому, дверь была неподвижна. Но когда он по ней постучал, то понял, что дверь замело снегом. И, тяжело вздохнув, аккуратно направился к своей табуретке. Единственное, что он произнес после, что придется ждать родителей, которые придут, без всяких сомнений, как только это станет возможным. Они и проложат проход к своим детям и выход из этой западни.
Спустя еще некоторое время с обратной стороны что-то стукнуло в дверь и постепенно стало слышно нарастающее количество голосов. А вскоре распахнулась и сама дверь. И в помещение с облаком густого пара вошли родители.
Генри решил, что не задержится тут ни на минуту, и вышел на улицу, где увиденному не хотелось верить. От большинства домов виднелись только крыши, все остальное замело снегом. И он направился в сторону своего дома.
Его путь превратился в борьбу с огромными сугробами. Он брел, проваливаясь по пояс, и каждый шаг давался ему с большим трудом. Сейчас он думал не о том, что с его домом, а что с его псом? Так пришло осознание того, что пес намного дороже того дома, что он стережет. С такими мыслями он проделал почти весь свой путь. Но, как только услышал лай своего Динго, больше он этих сугробов не ощущал. Эта радость домчала его, и он увидел своего четвероногого друга, шерсть которого была покрыта ледяными сосульками. Он прыгал от радости, а вместе с ним и Генри. Первый раз в своей жизни он испытал такую радость, видя своего пса и обнимая его. Генри обратил внимание, что его будка была спрятана глубоко под снегом, в которую теперь вел длинный снежный тоннель. Судя по облезлому носу Динго, стало ясно, что он множество раз пробивался сквозь этот снег. Если бы он мог говорить, то сейчас бы, наверное, рассказал так много о том, что ему пришлось пережить за это время, пока бушевала стихия, подумал Генри.
Боль и страдания Тейси были невыносимы, ее сердце билось так сильно, что, казалось, будто оно хочет пробить грудь. Глаза беспрерывно наполнялись слезами. Рыдая, она не могла дышать и задыхалась. Рядом сидел Cтенли, обняв ее крепко, он впервые ощущал себя таким беспомощным. Cтенли пытался убедить ее, что с их Анной все в порядке, но материнские чувства отказывались наотрез воспринимать все то, что было им сказано. Для Стенли сейчас бушевали две стихии — одна за окном, а другая в душе у Тейси. И перед обеими он был слаб одинаково, понимая, что успокоить все это не в его силах, как и смотреть на страдания жены. Он решил, что пойдет к школе чего бы это ему ни стоило. Может, Анна сейчас действительно нуждается в помощи, и это чувствует Тейси. Но он также понимал, что из школы в такую погоду за дверь никого не выпустят. Здравый смысл и безумие перемешались в его голове, создавая ужасную путаницу. Он решил прогнать все мысли разом и начать действовать. Стенли сел напротив Тейси, положив свои руки на ее хрупкие плечи, и, немного тряся, попытался привести ее в чувство. Она подняла на него свои мутные, покрасневшие от слез глаза.
— Услышь меня, я тебя очень прошу, и пойми, что я тоже переживаю за нашу Анну. Сейчас я оденусь и пойду за ней в школу. Вернусь я с ней, лишь когда все утихнет. Но я буду с ней там, рядом. А сейчас прошу, чтобы ты взяла себя в руки.
И Стенли поднял с пола жену, где она сидела у окна, и положил на кровать, а сверху накрыл пледом. После чего сам направился к лестнице, ведущей на второй этаж их трехэтажного дома. Но третий этаж еще не был достроен, всего лишь возведен каркас и постелена крыша. На необходимый материал еще было недостаточно средств, но они постепенно откладывались. А туда пока сносили все то, чем не пользовались, и то, что просто занимало место в доме.