Сам Гордей Лукич, встретив однажды, удивил вниманием и приветливостью. «Почему не заходите, Виталия Ивановна?» А раньше не замечал, проходил мимо. Может быть, и потому еще не шла, что он пригласил. У меня гонора, что у шляхтянки слуцкой — у нашей Адалины Аркадьевны. Ох, как она ненавидит меня! Боже мой! За что? Учителя говорят: Адалина считала, что холостяк-директор должен достаться ей, как самой красивой, самой образов ванной — говорит по-английски, по-немецки, по-польски.
По-белорусски, правда, разучилась, голубушка. Я однажды сказала ей об этом. Как она взвилась! Но я на нее не сержусь. Жалко ее. Ей так хочется замуж. А разве я виновата, что не она, а я понравилась Олегу? Никакая я не добрая. Я злая, хорошая язва. Каждый день поддеваю ее — Адалину. Тетка Марина, ее хозяйка, говорила матери, что квартирантка плачет по ночам в подушку. А я ее помню, когда плакала. Может, это и правда для нее трагедия? А для меня — шуточки. Разбрасываюсь я сегодня, как развесистое дерево, во все стороны. «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Хотела только записать, как ходила к Сиволобихе, а доехала до Адалины. Ей сейчас, наверное, икается. А мне уже пора в постель, завтра — первый урок. Слышу: мама не спит, прислушивается, затаив дыхание, как будто хочет на расстоянии услышать, о чем я пишу. Она думает, что это из-за любви я так расписалась, потому что раньше ведь этого не было. Нет, мама, главная причина того, что я снова завела тайную беседу с дневником, не моя любовь, а твоя — появление И. В., открытие тайны, которую вы так долго хранили. Аминь! Доброй ночи, Виталия!
Вчера мой визит к Сиволобихе казался важным, разговор — интересным. А сегодня стыдно за это посещение. Развалилась, как барыня, на мягком диване, пейзажиками любовалась, орешки грызла, конфетки, ликерчик потягивала. Тьфу! Как мещанка. Слушала пустую болтовню. И сама всякую чепуху молола. Просидела два часа. О, эта кошечка может заморочить, заворожить, вызвать на откровенность.
«Вам хочется иметь ребенка, Маша?» «Ребенка? Я уже старуха, мне тридцать пять лет». Уклонилась от откровенного признания, хитрюга. «А вам, Вита?»
«Мне хочется иметь сына. Красивого и умного».
Сама себе никогда не признавалась в таком желании, а тут — на, любуйся, какая я. А может быть, неправду сказала? Для красного словца или ей в пику: ты не хочешь, а я хочу. Но сегодня все равно стыдно. Как можно девушке говорить такие вещи? Она перескажет мужу, даже, может быть, Олегу. Разнесут по селу. Ворона я все-таки.
«Почему же вы замуж не выходите?» «Никто не сватает»
«Мужчины глупые. Не видят, где сокровище. Вам Олег Гаврилович нравится?» Я не ответила.
«Покраснели. Значит, нравится».
Мама родная, как позорно я себя вела! Я, которая никому ни в чем не уступаю, за словом в карман не лезу, при том первом нашем посещении сиволобовского музея с И. В. и Олегом такие шпильки подпускала этой самой Маше, что ее, верно, и сейчас колет! «А собачки у вас нет?» Однако же она умеет и ответить: «У нас есть кошка. Она ловит мышей». Неизвестно еще, кто кого сильнее уколол. В конце концов, если быть справедливой, нельзя не признать, что женщина эта умеет держаться, умеет нравиться. Не случайно она меня заворожила. Да я, перед ней, что кролик перед удавом.
На мою просьбу помочь нам оформить спектакль, сделать эскизы костюмов Маша засмеялась: «Вита, милая, какие эскизы! Вы станете шить костюмы для спектакля из колхозной жизни?»
Об эскизах я, разумеется, ляпнула ради красного словца, чтоб поднять значение нашей работы. Никаких костюмов шить не будем. Кто нам даст деньги? Да и зачем, когда актеры в таком спектакле могут выйти в своем обычном виде? Но только тут, кажется, не поддалась ее гипнозу: настойчиво просила ее подобрать нам костюмы и сделать декорации.
«Да не делала я этого никогда».
«А вы попробуйте. Неужто вам не интересно побыть среди молодежи? Разве не скучно сидеть одной?»
Вопрос этот заставил ее чуть помрачнеть. Видно, все-таки скучно. Но дурацкий гонор, как у Адалины. Должно быть, чтобы отвязаться от меня, обещала попробовать.
«Только дайте мне время проверить себя. Что я умею?» Проверяй на здоровье.
А вот школой почему-то сама заинтересовалась — кружком кройки и шитья. Теперь ее не шокировало такое прозаическое занятие. «Художник не шьет». Теперь сама сказала, что без практического шитья моделирование не имеет смысла и теоретически хорошему вкусу не обучишь. Что правда, то правда. Если рассудить спокойно, в вечерней тишине, сходила я к ней не без пользы. Напрасно весь день сегодня терзалась, хотя вчера чувствовала себя победительницей. Нет, Виталия, вела ты себя все-таки во многом несоответственно твоему характеру и принципам. Согласись с этим, покайся и… ложись спать.