— Документы!
Иван Васильевич подмигнул часовому, который задержал его.
— Можно залезть в карман? Лейтенант оборвал:
— Разговорчики!
— Уф ты, — сказал Иван Васильевич, протягивая паспорт.
Лейтенант покраснел — то ли от гнева, что с ним так непочтительно разговаривают, то ли от смущения, что так командует незнакомым штатским человеком.
— Антонюк, — прочитал вслух фамилию.
— Тут где-то служит мой сын, и я хочу с ним повидаться.
— Вася Антонюк? — Лицо веселого часового расплылось в улыбке.
Иван Васильевич понял: Вася его друг. Пожалел, что не сказал об этом сразу. Разговор их до прихода начальника караула мог бы пойти совсем иначе, и он, возможно, узнал бы о сыне больше, чем от него самого, от командиров. Хотя, собственно говоря, что он хочет узнать? Лейтенант бросил часовому:
— Разговорчики. Павельев! Следите за сектором! — И спросил у Антонюка уже с иронией: — Это сын вам написал, что его можно искать таким образом?
— Лейтенант, не будем играть в сверхбдительность.
— Гражданин! Я несу службу!
— Я уважаю вашу службу! Но, между прочим, хочу сказать: после того как вы познакомились с моим документом и узнали цель моего приезда, я мог бы перестать быть для вас «гражданином». Чтоб облегчить ваше положение, могу другим документом засвидетельствовать, что имею звание полковника. Вот так, товарищ лейтенант! Это чудесное слово — товарищ, оно сближает, роднит людей…
Лейтенант растерялся. Он совсем не был сухарем и педантом, но он действительно нес службу, от этого, в сочетании с его юностью, и шла вся его сверхсерьезность.
— Если вы, товарищ… полковник, то знаете, что есть места, где запрещено… А если вам надо видеть сына, то также должны знать…
— Четыре месяца назад здесь отдыхали моя дочь и жена. Дочь ходила по этой тропке, чтоб встретиться с братом. Здесь гуляли тысячи людей.
Все трое таинственно переглянулись: хоть ты, мол, и полковник, однако наивен и не представляешь, что за четыре месяца многое могло измениться. Заметив их ухмылки. Иван Васильевич, пожилой человек, проживший целую жизнь, сам почувствовал себя наивным чудаком, мальчишкой, которого двое суток вели не рассудительность, не разум, а эмоции, неосознанные желания.
— Что же мне — спускаться обратно?
— Идите за мной, — сказал лейтенант, спрятав паспорт в карман кителя.
Другой встречи Иван Васильевич и не мог ждать, разыскивая сына таким способом, а потому постарался настроиться на юмористический лад: чем больше приключений — тем интереснее. Но то, что хмурый лейтенант — он так ни разу и не улыбнулся — не вернул паспорта, ведет за собой и сзади так же молча идет автоматчик, не могло не задеть. Подумал: никогда и нигде за всю жизнь его так не вели и он так послушно не шел по чужой команде.
Хотел подшутить над собой, но мысль была слишком серьезна, чтобы над ней смеяться. Как бы он держал себя, если бы вели не свои, а враги? Странно, в партизанах никогда не приходило в голову подготовиться к тому, как бежать, если ты захвачен и тебя ведут двое или трое. Вырабатывали множество разнообразных тактических приемов действия отряда, бригады, подрывников, разведчиков, тактику штаба и даже его, командира, в разных ситуациях, на любой случай, а вот об этом не думали. Правда, в отряде Будыка обучал разведчиков приемам японской борьбы. Но он, Антонюк, смотрел на это скептически. Он признавал единственный действенный способ нападения и обороны — пулю и гранату.
Это воспоминания и размышления приглушили недоброе чувство, что шевелилось внутри, несмотря на юмористическое отношение ко всей истории с его задержанием.
Привели к воротам с проходной будкой. Поговорив по телефону, лейтенант подошел и, несколько смущенный, вернул паспорт. Сказал:
— Ждите.
Кого ждать, чего — не объяснил. Не попрощался. Ушел и автоматчик. Теперь, кажется, никому не было никакого дела до задержанного, о нем все сразу забыли. Только в окошко проходной выглядывал дежурный, но не выходил. И тогда Иван Васильевич возмутился. Теперь уже было не до шуток над собой, не до юмора. Хоть бы извинился, чертов сын, — подумал он о лейтенанте. — Ни малейшего такта! Вот молодежь пошла. Одна, на почте, рычит, другой слова человеческого не скажет…»
Почувствовал, что ноги гудят, млеют в коленях, как никогда, даже после самой трудной охоты, и сел на мокрый камень. Возможно, что, усталый, он задремал, потому что не увидел и не услышал, как в дежурку вышел сын. Пли они тут из-под земли появляются? Услышал голос сына и смех, когда тот выходил из дежурки сюда, в мир штатский. Василь увидел маленькую, закутанную в плащ фигуру отца на камне, но… не встревожился, подошел с улыбкой, будто ждал его приезда или только вчера с ним виделся. Иван Васильевич поднялся, навстречу.