— Почему вас взволновало все это? Вы же спортивный журналист? — спросил Берг, застегивая набитую сумку. — Уголовная хроника изжила себя еще в прошлом столетии. Чего хотите доискаться вы?
— То есть как «чего»? — возмутился Холин. — А что киборгам делать в спорте? Спорт для людей! Согласились бы вы бороться с кибером?
— Но киборг и кибер…
— Разница терминологическая! И тот и другой превосходят человека в скорости, силе, во многом другом. Спорт рассчитан на совершенствование физической природы человека! А зачем машине радость, зачем отдых, зачем ей прекрасная усталость? Человек здесь должен соперничать только с человеком! Машины есть инструменты, слуги, придатки его мозга. Не ставя себя в заведомо невыгодное положение, человек не может не проиграть машине — у него нет никаких шансов на победу. А машине победа не даст ничего, чего не смог бы дать наладчик — даже у самых совершенных киберов машинные эмоции встроены на полную функциональность…
— Как это? — с любопытством спросил спортсмен.
Холин недоверчиво покосился в его сторону — вроде и в самом деле заинтересовался…
— Ну, скажем, смех разряжает избытки накопленной энергии, могущие повредить схеме, голод — сигнал для подзарядки, горе, страх, радость — элементы оценки ситуации и так далее. Но чувствовать они не способны, это для них просто сигналы, облеченные в такую форму.
— Хорошо. Ну, а клоны? Ведь они люди, живые, ничем не отличающиеся от хомо сапиенс. Чем их существование волнует спортивного журналиста? — с легкой иронией осведомился Берг.
— Тем, что задана копия, а не прекрасный своей неповторимостью индивидуум, творец, пример и цель! — запальчиво ответил Холин. — Тем, что возникает конвейер, где штампуют чемпионов. Иной раз в спорте требуется подвиг — человек переделывает свою конструкцию, из хилого недомерка становится полноценным и сильным, а полноценный и сильный — феноменально сильным, быстрым, выносливым, умелым. Даже инвалиды, чьи телесные недостатки не умели ранее компенсировать, способны за счет спорта победить хотя бы психологически. Вспомните Абебе Бикила, ставшего после паралича ног еще раз чемпионом по стрельбе из лука. Вспомните Владимира Семенова, с одной рукой ставшего мастером борьбы самбо, Льва Осиновского, с тем же увечьем исполнявшего сложный акробатический номер… Победа над собой, совершенствование, расширение пределов — для каждого неповторимое, свое, а не просто набор деталей, игра с конечным числом вариантов.
— Но ведь если люди не знают, что перед ними, не все ли равно, кому подражать — роботам или людям? Стремление соперничать остается, остается борьба, остается труд. Что же тут плохого? Работают же спортсмены с тренажерами, киберпартнерами?
У журналиста вдруг появилось чувство, что собеседник смеется над ним, поддерживая разговор, серьезный и обстоятельный, и при этом наперед зная все ответы. Он собрался отпарировать, но Берг продолжал:
— Ив конце концов, так ли уж велика цена? Да и что, собственно, человечество теряет? Подлинность? А откуда она у спорта? Она исчезла вместе с его прикладным значением. Стрельба, фехтование, бокс, борьба, метание всех снарядов — иллюзия боя, поединка, сражения, ставшая полной фикцией, единственным напоминанием о тех днях, когда люди еще размахивали оружием. И если они, как видите, вполне согласны с этой потерей, то почему бы им не согласиться и с тем, что у них всегда будут достойные противники? Люди будут добиваться совершенства, и так как у человеческих возможностей есть предел, а у… иных существ он непредставимо далек, то, если люди не будут знать об их происхождении, постоянная погоня за этим горизонтом даст им иллюзии, которых они хотят, и качества, которые нужны. Плохо?
— Люди, люди… — пробормотал Холин. — По вашей интонации можно подумать, что вы пришелец!
Берг захохотал и сквозь смех воскликнул:
— Вот вам и четвертая версия!
— Бросьте! — поморщился Холин. — Несерьезно. Если даже принять на секунду сказанное вами — собачьи гонки за механическим зайцем! — то человечество все равно многое теряет.
— Что оно теряет?.. — Берг еще смеялся. — Сотню-другую килограммов золота, серебра, платины, хрусталя, бронзы? Призы… Главное — вера, вера в свои силы, и тогда, если даже они приходят к концу, появляется второе дыхание, новая мощь, новая выносливость, а это, я думаю, драгоценнее всего, что имеет человек и человечество, — вера в себя.
Задумчиво, медленно Берг протянул руку и погасил свет. Гроза кончилась, и за хребтом, где находились башни климатической регулировки, уже проглядывало синее небо. Солнечные лучи зажгли тысячи мелких радуг в непросохших на стекле каплях воды.
Холин молчал.
На сервопульте вспыхнул огонек, и комнату наполнил низкий гудок.
— Ну вот и все, — Берг с улыбкой развел руками, встал, подхватив коробку, которую все еще держал на коленях. — Машина близко., Я должен попрощаться с вами… — он легко поднял громоздкую сумку. — Вы можете оставаться здесь сколько угодно — хозяева вернутся не скоро. Машину можно вызвать с пульта, шифр есть в справочнике.
— Постойте! — Холин кашлянул, смягчая резкость тона, и Берг вопросительно обернулся к нему. — Видите ли, — журналист сделал насмешливый жест, — мы прекрасно поболтали с вами на философские темы. Ценю вашу вежливость, но ведь я прилетел не за этим. Что вы ответите мне на мой вопрос?..
Берг постоял, крутя в пальцах брелок с маленьким серебряным крабом.
— А почему вы считаете, что я вам ничего не ответил?
— Но ведь вы ничего не отрицали и ни с чем не согласились!
— Значит, вы ничего не сказали, что вызвало бы у меня такое желание… — Берг опустил сумку на Пол и в раздумье пригладил бороду. — Видите ли, по моему глубочайшему убеждению, человек слишком легко и незаметно расстался со многими качествами, делавшими его биологически полноценным существом. Спорт помогает ему обрести их заново, но в наши дни совершенство физическое слишком тесно связано с духовным: «мене сана ин корпоре сано». Кроме того, — он с грустным юмором поглядел на журналиста, — когда-то меня поразили свифтовские струльдбруги, которых сотни лет мучили старческие недуги, не обострявшиеся и не утихавшие…
Холин поморщился.
— Прописные истины, — кивнул Берг, — они же вечные. Попробуйте ответить на вопрос — может ли сплав двух начал, физического и духовного, породить новые, неизвестные свойства человека?
— Если разговор о парапсихологии, пешком сбегу, — предупредил Холин. — Меня от нее и от всех трансцендентальных тем тошнит.
— Разговор… — Берг взглянул на пульт. — Что вы слышали о молчащих генах?
Удивленный Холин потер подбородок. Снаружи совсем распогодилось, море сверкало, чайки стонущим облаком клубились над черными скалами. Небо слепило голубизной.
— Почти ничего… — нерешительно сказал он. — Я, видите ли, все еще путаю ген с хромосомой…
Берг терпеливо разъяснил:
— Это группа генов, не участвующая видимым образом в формировании генотипа. Они «молчат» — вот и все. В начале двадцать первого века было выяснено, что у животных эти гены под влиянием определенных факторов среды или искусственных воздействий начинают проявлять совершенно неожиданные качества, правда, в течение жизни одного поколения…
— Ну и что? — перебил Холин. — Опыты по генетической перестройке человека запрещены в том же веке!
— Вы большой знаток по части мораториев, — грустно-ядовито подхватил Берг. — А вот природа, к счастью или к несчастью, — нет. Опыт… — он вдруг замолчал, и насторожившийся Холин едва разобрал, как он что-то пробормотал, словно не в силах промолчать, но и не желая быть услышанным. Но Холин все же расслышал и не успел удивиться — Берг заговорил снова — … или получить дар — за то, что не испугался смерти, и даже испугавшись, сумел самый страх обратить в источник силы, а когда иссякла и она, открыть вдруг в себе самом источник власти над собой… — он взглянул на ошеломленного гостя, вздохнул, и бледность мало-помалу оставила его лицо. — Ведь могло случиться так, что мощное воздействие вдруг включило в человеческом организме давно забытый, «молчащий» механизм, и он начинает работать, реконструируя все повреждения, компенсируя все потери? И надо тщательно и долго все, все проверять…