— Я умею играть, — сказал я.
— Тогда положите под доску… — ответил он и растопырил пять пальцев.
Я положил под доску пять монет и взглянул на него, приглашая сделать то же самое, но он только ухмыльнулся.
Король разозлился не меньше моего — характер у него был неровный. «Сейчас я ему покажу! — рявкнул он мне в ухо. — Ходи Н2 —Н4». И я сделал свой первый ход. Партнер, ухмыляясь, вывел королевскую пешку. «А2 —А4», — шепнул Король.
Шулеру будто наплевали в душу — была оскорблена игра! Он забыл про свои доходы (а первую партию по всем законам он собирался проиграть) и сказал:
— Господа! Новые веяния в теории дебюта!
Свободные от работы господа лениво подошли и стали надо мной иронизировать, а я продолжал по советам Короля передвигать фигуры. Вскоре Король замурлыкал какой-то мотивчик, и все притихли. («Король» я буду писать с заглавной буквы, потому что это его имя). Потом они зашумели. Какие-то рукава полезли на доску и стали водить по ней пальцами, а мой шулер поднял руки и плаксиво попросил:
— Верните позицию, господа, верните позицию!
Ему вернули позицию, и после мучительных раздумий он откашлялся и спросил:
— Вы… вы отдаете ферзя?
В тот день я ничего не понимал, но потом Король повторил для меня эту партию. Он действовал нагло, выводя крайние пешки, и серьезному турнирному мастеру мог и проиграть; но мой шулер был взвинчен и попался в ловушку. Брать ферзя не следовало из-за форсированного варианта с тремя жертвами. Мат он получил пешкой.
Определенно, мой шулер был честным человеком и уважал свою работу. Я думаю, на мастера он не тянул, но играл достаточно хорошо, чтобы каждый день обедать в этом городе, где отцы семейств дохнут от скуки, а в карты играть боятся.
Пять монет он мне все же не отдал, зато извинился и привел директора клуба, местного гроссмейстера (его имя вам ничего не скажет). Директор решил сыграть со мной без свидетелей в своем кабинете и вскоре смешал фигуры и промямлил:
— Да, я вижу… у вас талант. Но вы как-то странно начинаете партию… Вам следует подогнать теорию дебютов. Запишитесь в наш клуб, послушайте мои лекции…
Король, оказывается, уже знал непечатные слова и одним из них поделился со мной.
— Конкретней, маэстро, — перебил я. — Что нужно делать, чтобы сыграть с чемпионом мира?
— Вы не понимаете, что говорите! — вскричал маэстро. — На каждом уровне есть квалификационные турниры, и их надо пройти.
И он стал твердить про какой-то коэффициент, который высчитывается из выигрышей, проигрышей, турниров, в которых ты участвовал и не участвовал, из квалификации соперников и прочей ерунды. Вообще он путался в словах и не знал, как говорить с талантом.
— Ни один гроссмейстер не согласится с вами играть, — заключил он.
— Но ведь вы согласились?
Он разъярился. Мы опять расставили шахматы, и на двадцатом ходу я, начиная матовую атаку, сказал:
— Кстати, мне понадобится тренер…
— Хорошо, — ответил он, сбрасывая фигуры. — У меня есть еще кой-какие связи, и я могу вам кое-что посоветовать.
Мы поехали в столичный шахматный клуб, и он представил меня как провинциала с задатками, которого он сейчас готовит к открытому чемпионату страны. Я сыграл несколько легких партий и здорово понравился неиграющим старичкам, зато молодые гроссы подняли меня на смех. Тогда я предложил дать им одновременный сеанс на тридцати досках, чтобы их всех скопом зачли в тот самый коэффициент. От обиды они пошли на все. Король был в ударе, и после сеанса президент шахматной федерации (не называю имен) сказал, что всему миру надоело видеть на троне исключительно русских чемпионов, и похлопал меня по плечу.
Мне разрешили играть на чемпионате. Во время турнира пришла телеграмма от отца, я все бросил и уехал, но в живых его не застал. На похороны сбежалось много народу, чтобы поглазеть на меня. Король плакал. Я впервые подумал, что у нас с ним один отец…
Я стал чемпионом страны, хотя и пропустил четыре тура. Но на межзональном турнире на меня поначалу не обратили внимания. Мне было все равно. Я уже понимал, что ввязался в очередную глупую историю. Шахматисты ничем не отличались от простых смертных, к тому же они были вспыльчивы, подозрительны и терпеть не могли чужого успеха. Узнай мою тайну, они бы меня разорвали!
У Короля на межзональном турнире стал портиться характер, То, что у него оказался характер, удивляло даже отца; но, как видно, это свойство — характер — присуще всякому настоящему разуму. Король любил иронизировать над соперником, и многие шахматисты возненавидели меня за похохатывание во время игры. Он был горяч, остроумен, и вскоре у него появились нешахматные интересы. Отчасти я сам был виноват. Однажды я читал перед сном и оставил книгу открытой. Король никогда не спал, утром попросил меня перевернуть страницу — это была сказка Андерсена «Голый король» — и дочитал книгу до конца. Потом он, смущаясь, попросил меня сшить ему какой-нибудь чехольчик, и я с трудом убедил его, что шахматному королю не нужны одежды.
С той поры им овладела страсть к чтению биографий своих коллег — Бурбонов, Стюартов, Габсбургов; и он злился, когда не было новых книг. Однажды, после очередного хода соперника, я не услышал его ехидного замечания и поковырял в ухе, думая, что отказал приемник. Партнер злобно глядел на мое ковыряние — о моем некорректном поведении уже ходили анекдоты. Я смотрел на доску, пытаясь что-то сообразить, но бесполезно. Впервые я так долго думал. Вдруг я остановил часы и убежал за сцену, вызвав полный переполох — ведь до победы мне оставалось сделать несколько вполне очевидных ходов. Тренер за кулисами сунулся было ко мне, но я затопал ногами и прогнал его.
Король очнулся только в гостинице.
— Где ты был? — нервно осведомился я. — Мы проиграли!
— Не мы, а ты проиграл, — уточнил он. — Разок полезно и проиграть. Я вот о чем думаю… одному Бурбону нагадали, что его отравит таинственный король бубен. Это кто такой?
— Это ерунда, — объяснил я. — Книг о королях больше не будет.
— Тогда принеси мне шахматные книги, — невозмутимо ответил он.
— Зачем?
— Чтобы пополнить образование.
Против образования я не мог возразить, и утренним самолетом нам доставили целую библиотеку шахматных книг и журналов. Этим же самолетом прибыл обеспокоенный моим проигрышем президент шахматной федерации. Он вызвался быть моим тренером, опекуном, отцом родным. Я не знал, как от него отделаться, и со мной вдруг началась истерика. Он побежал от меня в коридор, там шныряли репортеры со своими пулеметами, — и в газетах появились фотографии о том, как я бил своего президента.
Я закрылся в комнате и весь день ублажал Короля, листая ему шахматные книги. Не надо было этого делать! Я не обратил внимания, что многие авторы пишут не шахматные статьи, а сводки с фронтов. Короля потрясли перлы, вроде такого: «Невзирая на близость противника, король перебросил кавалерию во вражеский тыл и продолжал развивать прорыв на ферзевом фронте».
Через месяц Король потерял все свое остроумие, сентиментальной задумчивости как не бывало, и утром он орал: «Подъем! По порядку номеров р-рассчитайсь! На принятие пищи ша-агом марш!»
Я подстроился под режим военной казармы, ибо мне тогда это было на руку, а Король взялся за шахматы со всей ответственностью солдафона. Игра его поскучнела, исчезли жертвы и быстрые комбинации, зато все внимание он уделил стратегии. Матч с одним из претендентов превратился в нудное маневрирование с обязательным откладыванием каждой партии. Мой соперник, человек в летах, уставший от всей этой черно-белой жизни, совсем не ожидал такого поворота. Перед матчем он бахвалился, что мои некорректные жертвы и комбинации против него не пройдут — но жертв с моей стороны не было.
В первой же партии Король воздвиг такую оборону, что мой соперник вскоре предложил ничью. Я отказался, и Король выиграл эту партию через два дня вариантом в 96 ходов. Матч закончился досрочно, потому что мой партнер заболел тяжелой формой невроза. Потом он говорил в интервью, что я гипнотизировал его за доской.