Карельские крестьяне сдирали кору с деревьев, мололи ее, просеивали и пекли лепешки. Они отзывались сосновой смолой.
Взрослые пухли от голода, а дети умирали.
У Тикки тоже вышла последняя мука. Его маленький сын не смог есть лепешек из сосновой коры, испеченных матерью.
В доме оставались только рыба без соли и ягоды: морошка и клюква.
Тикка вспомнил про свои охотничьи запасы. Немного сухарей, гороха, круп и соли еще в прошлом году оставил он в своей охотничьей избушке, в самом сердце леса.
Чтобы спасти от голодной смерти своего сынишку и поддержать ослабевшую от недоедания мать, Тикка в такой вот сорокаградусный мороз, в тревожное время отправился в лес.
Все свои запасы он нашел неприкосновенными. Ни зверь, ни человек не тронули скудного продовольствия охотника.
Обрадованный, счастливый, Тикка взял все это и скорей поторопился вернуться домой, к своим.
Но вместо своего дома он нашел пепелище.
— Жена твоя и сынишка бежали от лахтарей в лес… а может быть, их угнали за рубеж. Мы не видали их более… — сообщила ему соседка, старая Яковлевна.
Тикка повернулся и пошел обратно в лес.
Но беда не приходит одна. В лесу Тикка наткнулся на отряд партизан. И от них он узнал о смерти своего старшего сына Пекко.
— Твой сын погиб, как герой, — сказали партизаны и сняли шапки.
Тикка остался в партизанском отряде.
Его старое ружьишко неплохо послужило делу освобождения советской Карелии от белофиннов.
После окончания гражданской войны партизаны вернулись к своим дворам и семьям.
Тикка остался один.
Пятнадцать лет прошло, но не забыть Тикке черного года.
— Лахтари проклятые! — шепчет он.
Слеза катится по щеке старика и, застыв на лету, бусинкой падает в снег…
Пробираясь в глубь леса, Тикка обнаружил берлогу лесного хозяина — мишки. Он залег в спячку у корней поваленного дерева, под выворотом. Из отдушины берлоги шел пар.
Надо признать, что мишку зря называют лесным хозяином. Хозяин он плохой, вредитель лесу. Весной медведь объедает почки с молодого ольховника и тем обрекает целые рощицы на гибель. Сдирает кору с молодых елей, точит свои когти о стволы больших деревьев, нанося им страшные раны. Если ему захочется полакомиться ягодами рябины, он пригибает к земле все дерево и ломает его. Разрушает муравейники. Обижает лесных обитателей. Придет непрошеный в гости, ограбит запасы и не постесняется при случае закусить их хозяевами. Вообще ведет себя неважно.
Но зимой — другое дело. Так сладко подремывать в тепле! Мишка благодушествует. Он совсем не слышит или делает вид, что не слышит, как звериная мелкота бегает к нему в берлогу.
Зверушки потихоньку выстригают у него шерсть и тащат в свои гнезда. Им бывает очень страшно. Но так приятно утеплить гнездо!
Медведю нисколько не жалко своих шерстинок: пожалуйста…
А вот визит человека — дело серьезное.
Мишенька не отказывал себе в удовольствии при случае задрать корову или лошадь. Поэтому отношения с людьми были давно и надолго испорчены.
Если уж придет человек к медведю, то десятком шерстинок не отделаться. Человек обязательно захочет снять всю шерсть вместе со шкурой и мясом. Показываться на глаза человеку не имело никакого смысла.
Тикка попробовал потревожить зверя, но мишка поглубже залег в берлогу и ни за что на свете не желал вылезть.
Тикка почувствовал, что ему тоже вдруг захотелось спать. Усилием воли он стряхнул сон и пошел дальше.
Крупный след лося заставил Тикку встрепенуться. Исчезла сонливость. Движения сделались собранными и ловкими. В человеке проснулся охотник, Тикка наклонился и стал изучать след.
Тикка знал, что охота на лося запрещена Советской властью. Но он и не собирался убивать его.
Старому охотнику хотелось только подкараулить, подсмотреть такого редкого зверя.
Тикка знал, что лось далеко не уйдет по глубокому снегу. Тяжелый зверь проваливается в нем до земли. Тикка пошел по следам лося.
А вот и лосиное стойбище… Небольшая рощица ольховника, смешанного с березой, имела очень жалкий вид: обкусанные вершинки, надломленные ветки, обглоданные стволы со следами долотообразных зубов лося.
Много деревьев было просто повалено. Они совсем засохли. В глухой чащобе Тикка обнаружил свежую лежку зверя.
Но самого лося на месте не было.
Продираясь сквозь чащу, по тропе, проложенной лосем, Тикка вышел к полузамерзшему водопаду.
Пенистые, разбивающиеся о скалы волны застыли в своем стремительном беге. Только из прозрачных они сделались белыми, как мрамор, с зеленовато-голубыми оттенками.