— К труду и обороне всегда готовы!
— Вот! — взмахнул Юрики самодельным противогазом.
— Речь-то скажи, речь, — подтолкнул его сзади Тяхтя.
— Я забыл речь, — беспомощно оглянулся на него Юрики.
— Можно без речей, друзья, — любезно сказал гость.
— Здравствуйте, товарищ Лумимиези! — заулыбались ребята. — Это — вам… — и, преодолев смущение, они вручили ему гостинцы.
Матери прислали пирогов, калиток, блинов… Всего, что было вкусного в выходной день на столе лесорубов. А от себя каждый из ребятишек принес какое-либо свое «сокровище».
— Вот возьмите… Он вырастет и будет, как ваш померший Дик, трепать ихнего брата.
Юрики вынул из-за пазухи и поставил на пол своего щенка.
Гость взял щенка к себе и принялся гладить его.
Он гладил щенка, слушал болтовню ребят и гул большой толпы людей, высыпавших из лесу на освещенную луной полянку, к избе. Он хорошо видел их в оттаявшее окно.
Вот они идут сюда. Он думал о том, что положение усложнилось. Теперь уйти труднее. Он сделал одну большую оплошность… Нет, не одну, а две… Во-первых, он должен был обязательно дождаться Кондия в условленном для встречи месте и идти с ним. Но он прождал Кондия сутки и не был обнаружен советскими пограничниками только в силу своей дьявольской выносливости и благодаря поразительному умению маскироваться. Возвращаться было опасно, и он пошел на «явку»… Во-вторых, он не должен был оставаться здесь, раз обстановка изменилась.
«Но я все равно замерз бы где-нибудь в лесу в эту проклятую стужу, — пытался он оправдать свое поведение. — А в избе было тепло, и так хотелось спать… Ведь человек же я, наконец!» — бросил он про себя кому-то со злобой.
Но другой голос в его душе холодно и настойчиво отрицал все это. Он говорил: «Ты — разведчик…»
— А вы уже здесь?… Наш пострел везде поспел, — загудел старый Лоазари, протискиваясь в избу вслед за Большаковым и лесником Кярне.
За ними вошли в избу и другие лесорубы. Все были вооружены топорами, охотничьими ружьями, ножами; кто захватил сплавной багор. Все годится. А у одного на плече красовалась даже рыбачья сеть.
— Что ты их, как рыбу, ловить собираешься? Они на земле не плавают, — шутили над товарищем лесорубы.
— А может, живыми придется взять голубчиков, вот и запеленаем, — объяснил он насмешникам.
Лесорубы входили в избу, снимали шапки и здоровались с гостем. Народу — полная изба.
Кто не смог протиснуться в дверь, глядел в окна. Все с любопытством смотрели на раненого «пограничника» и прислушивались к разговорам.
Большаков сердечно поздоровался с гостем и назвал свою фамилию.
Анни, как внимательная хозяйка, выдернула из-под Тяхти табуретку и подставила ее Василию Федоровичу.
Он сел подле раненого гостя и сразу же приступил к делу:
— Мы отправили в погранотряд гонца. Сегодня ночью на заставе будут знать все, а к утру, наверное, ваши будут здесь.
— Очень хорошо! — И мнимый пограничник приподнялся на локте. Его глаза блестели, а лицо с крепкими челюстями было бледно.
— Но и мы не собираемся на полатях лежать. Люди готовы, — оглядел собравшихся вокруг него лесорубов Большаков.
Они были серьезны, полны решимости и гнева.
— Медлить нельзя ни одной минуты, — заговорил раненый глуховатым голосом. — Их было трое. Одного, переодетого пограничником, я убил, а двое, в крестьянском платье, ранили меня, и я едва спасся. Убили и мою чудесную собаку — Дика.
Он тяжело вздохнул и опустил голову.
— Вы, товарищ, не волнуйтесь. Враги далеко не уйдут. К утру будут пойманы. Я ручаюсь, — горячо уверял молодой лесоруб.
— Это еще неизвестно, — усмехнулся «пограничник».
— Какие они с виду, куда пошли? — приступил к нему с вопросами Большаков.
Раненый подробно описал наружность выдуманных им диверсантов и направление, по которому они двинулись.
Он хорошо знал местность и намеренно указал лесорубам район гнилых болот.
Они не замерзают даже зимой. Люди всегда стараются обходить эти гиблые места. Но никто из лесорубов даже не задумался.
— Болото так болото, лишь бы поймать молодчиков. Раненый мельком взглянул на ходики. Время мчалось как сказочный олень.
— Торопитесь, товарищи, торопитесь, — устало сказал «пограничник». — Я бы сам повел вас, но не могу ступить на ногу. Боюсь, что никогда не смогу больше ходить…
Он в самом деле почувствовал себя неважно и, побледнев, опустился на подушку.