Мясник нес свою мать на спине. Один раз Снежный Цветок оступилась при виде матери, заворачивавшей сгнившие останки своего ребенка в кусок материи, чтобы отнести их домой и похоронить, как полагается. Увидев это, мясник остановился, ссадил свою мать и взял Снежный Цветок за локоть. «Пожалуйста, пойдем дальше, — попросил он тихо. — Мы скоро будем у нашей тележки. Остальную часть пути в Цзиньтянь ты поедешь на ней». Поняв, что она не в силах отвести взгляд от матери и ее ребенка, он добавил: «Весной я вернусь сюда и принесу его косточки домой. Я обещаю, мы похороним его рядом с домом».
Снежный Цветок расправила плечи и заставила себя обойти мать с ее крошечным свертком.
Ручной тележки не оказалось на том месте, где мы ее бросили. Она и многие другие вещи, брошенные три месяца назад, были захвачены либо мятежниками, либо воинами армии Хунаня. Но как только местность стала более ровной, мы все устремились к нашим домам, забыв о боли, крови и голоде, терзавших наши тела. Насколько я могла судить, Цзиньтянь был невредим. Я помогла матери мясника войти в дом и вышла на улицу снова. Мне хотелось попасть к себе домой. Я прошла столько, что знала — я могу пройти последние несколько ли до Тункоу, но мясник побежал сказать моему мужу, что я вернулась и что он может прийти и забрать меня.
Как только он отправился в путь, Снежный Цветок схватила меня за руку. «Пошли, — сказала она. — У нас мало времени». Она втащила меня в дом, хотя я не могла оторвать глаз от мясника, бежавшего по дороге в мою деревню. Когда мы поднялись наверх, она сказала: «Когда-то ты проявила ко мне великую доброту и помогла мне сшить мое приданое. Теперь я хочу вернуть тебе малую часть моего долга». Она открыла сундук и вынула оттуда темно-синий жакет с бледно-голубой вставкой из шелка, на которой был выткан узор из облаков. Эту шелковую вставку я помнила на жакете, в который Снежный Цветок была одета в первый день нашей встречи. Она дала мне жакет. «Ты окажешь мне честь, если наденешь его для встречи со своим мужем».
Я видела, как ужасно выглядит Снежный Цветок, но не подумала, в каком виде я предстану пред своим мужем. Я носила свой шелковый жакет цвета лаванды с вышивкой из хризантем целых три месяца. Не только мой жакет стал грязным и изношенным. Когда мы вскипятили воду, чтобы помыться, я взглянула на себя в зеркало и увидела на своем лице следы трехмесячного пребывания на высокой горе среди грязи и снега, под беспощадным солнцем.
У меня хватило времени помыть только те места, которые муж мог увидеть или запах которых почувствовать первым делом, — руки, лицо, подмышки, шею и между ног. Снежный Цветок, как могла, прибрала мои волосы, заколов грязную тусклую массу в пучок и обернув его чистой косынкой. Только она помогла мне надеть штаны из ее приданого, как мы услышали стук копыт пони и скрип колес. Она быстро застегнула на мне рубашку. Мы с ней стояли лицом к лицу. Она положила свою ладонь на квадратик из небесно-голубого шелка у меня на груди.
«Ты выглядишь красивой», — сказала она.
Я видела перед собой ту, кого любила больше всех остальных людей. И все же меня беспокоили ее слова, которые она произнесла перед тем, как спуститься с гор, слова о том, что я жалею ее за ее жизненные обстоятельства. Я не хотела уйти от нее, не объяснившись.
«Я никогда не думала, — я пыталась найти более тактичное выражение, но сдалась, — что ты ниже меня».
Она улыбнулась. Мое сердце билось под ее рукой. «Ты говоришь правду».
Прежде чем я смогла сказать что-то еще, раздался голос моего мужа: «Лилия! Лилия! Лилия!»
Услышав его голос, я побежала — да, побежала — вниз и на улицу. Когда я увидела его, я упала на колени и прижалась лицом к его ногам, мне было стыдно того, как я выгляжу и как от меня пахнет. Он поднял меня и заключил в свои объятия.
«Лилия, Лилия, Лилия…» Мое имя звучало приглушенно, когда он целовал меня снова и снова, забыв о том, что люди смотрят на нас.
«Далан…» Никогда прежде я не называла его по имени.
Он взял меня за плечи и отодвинул немного, чтобы увидеть мое лицо. Слезы блестели в его глазах. Затем он опять крепко прижал меня к себе.
«Мне нужно было вывезти всех из Тункоу, — объяснил он. — Потом я должен был присмотреть за детьми в дороге…»
Эти его поступки, значение которых я поняла позже, превратили моего мужа из сына хорошего и щедрого надзирателя в уважаемого надзирателя, который был в праве действовать так, как считает нужным.