Когда я решила написать ответ на веере Снежного Цветка, я попросила Тетю помочь мне составить послание на правильном нушу. Целыми днями мы обсуждали варианты. При том, что я была очень решительна в отношении веера, мне следовало быть по возможности традиционной в своем тайном послании. Тетя написала слова, которые устроили нас обеих, и я начала упражняться в каллиграфии, пока она не стала вполне сносной.
Когда я была удовлетворена своим чистописанием, я растерла чернильный порошок на чернильном камне, смешивая его с водой, пока она не стала совсем черной. Я взяла кисточку, держа ее прямо между большим, указательным и средним пальцами, и окунула ее в чернила. Сначала я нарисовала маленький подснежник среди гирлянды из листьев на веере. Для своего послания я выбрана место на складке веера, следующей за той, где было красивое послание Снежного Цветка. Я начала с традиционного вступления, а затем написала фразы, обычные для такого послания:
Я пишу тебе. Пожалуйста, послушай меня. Хоть я и бедна, хоть я и неподходящая для тебя, хоть я и недостойна высоких ворот твоего дома, я пишу тебе сегодня, чтобы сказать, что наш союз был предопределен судьбой. Твои слова заполняют мое сердце. Мы с тобой, как пара уточек-мандаринок. Мы — мост над рекой. Все люди будут завидовать нашему союзу. Да, мое сердце бьется рядом с твоим.
Естественно, я не испытывала всех этих чувств. Как мы могли испытывать глубокую любовь, дружбу и брать на себя вечные обязательства, когда нам было всего по семь лет? Мы даже не встречались, а если бы и встретились, все равно ничегошеньки не понимали в подобных чувствах. Это были просто слова, написанные в надежде, что когда-нибудь они станут правдой.
Я завернула веер и пару туфелек для бинтованных ног, которые сделала сама, в кусок материи. Теперь, когда мои руки остались без дела, мои мысли начали метаться в беспокойстве о многих вещах.
Что если мое происхождение слишком низкое для семьи Снежного Цветка? Что если они посмотрят на мою каллиграфию и поймут, насколько я ниже их? Что если примут мое нарушение традиции за плохие манеры? Будут ли они возражать против такого союза? Эти беспокойные мысли — духи лисицы, как моя мать их называла, преследовали меня постоянно, но я могла лишь ждать, продолжая трудиться в женской комнате и давать отдых своим ногам, чтобы кости срослись правильно.
Когда Мадам Ван увидела, что я проделала с веером, она сначала неодобрительно поджала губы. Затем, после продолжительного молчания, она понимающе кивнула. «Это будет на самом деле совершенный союз. Эти две девочки не только две половинки но своим восьми знакам, они обе настоящие лошади по своему духу. Это будет… интересно». Она произнесла это последнее слово почти как вопрос, что, в свою очередь, заставило меня еще больше заинтересоваться Снежным Цветком.
«Следующим шагом будет заключение официального соглашения. Я предлагаю отвезти обеих девочек на ярмарку Храма Гупо в Шэся для подписания договора. Мать, я позабочусь о перевозке обеих девочек. Идти пешком им придется немного».
С этими словами Мадам Ван связала в узелок веер и туфельки и взяла их с собой, чтобы отдать моей будущей лаотун.
Снежный Цветок
Следующие несколько дней мне было очень трудно сидеть спокойно и залечивать свои ноги, как мне полагалось; я могла думать только о своей встрече со Снежным Цветком. Даже Мама и Тетя были охвачены этим ожиданием и строили предположения о том, что именно нам со Снежным Цветком следует написать в нашем договоре, хотя ни одна из них никогда ни одного договора не видела. Когда паланкин Мадам Ван остановился у нашего дома, я уже была вымыта и одета в простую деревенскую одежду. Мама отнесла меня вниз, потом на улицу. Через десять лет, когда я буду выходить замуж, я совершу подобное путешествие к паланкину. Тогда я буду страшиться новой жизни, расстилающейся передо мной, и горевать от разлуки со всем тем, что мне знакомо. Но ожидая встречи со Снежным Цветком, я испытывала головокружение от нервного возбуждения. Понравлюсь ли я ей?
Мадам Ван открыла дверцу паланкина, Мама посадила меня внутрь, и я очутилась в тесном пространстве. Снежный Цветок была намного красивее, чем я себе воображала. Глаза у нее были, как две совершенные миндалины, а кожа бледная. Было видно, что она не проводила так много времени на улице, как я, в свои молочные годы. Прямо за ней висел занавес красного цвета, и на ее черные волосы падал розовый отсвет. Она была одета в шелковую рубашку небесно-голубого цвета с узором из облаков. Из-под ее штанин выглядывали туфельки, которые я сделала для нее. Она ничего не сказала. Возможно, она нервничала, как и я. Она улыбнулась мне, и я улыбнулась ей в ответ.