Под конец я добавила еще несколько слов, которые не были написаны: «Не показывай своего горя, когда тебя видят другие. Не позволяй рыданиям вырываться наружу. Не давай повод дурно воспитанным людям насмехаться над твоей семьей или над тобой самой. Выполняй все правила. Не хмурь бровей. Мы будем двумя половинками вечно».
Нам со Снежным Цветком не дали возможности поговорить. Меня проводили к моему паланкину, и я вернулась к своей родной семье. Оставшись одна, я достала наш веер и раскрыла его. Уже треть его складок была покрыта надписями, напоминавшими нам о важных моментах нашей жизни. Наверное, это было правильно, потому что мы со Снежным. Цветком прожили более трети того времени, которое считалось долгой жизнью для женщины в нашем уезде. И я вспомнила все, что произошло в нашей жизни до этого дня. Так много счастья, так много печали. Так много душевной близости.
Я взглянула на последнюю запись, где Снежный Цветок говорила о моем замужестве. Она занимала половину складки веера. Я развела чернила и выбрала самую тонкую из моих кисточек. Прямо под ее добрыми пожеланиями мне я аккуратно написала новые строки: «Птица Феникс парит в небе над обычным петухом. Она ощущает порывы ветра. Ничего не привяжет ее к земле». Только теперь, оставшись наедине с этими строчками, я, наконец, по-настоящему посмотрела в лицо судьбы, предназначенной для Снежного Цветка. В гирлянде на верхнем крае веера я нарисовала увядающий цветок, с которого капали слезы. Я подождала, пока высохнут чернила.
Затем я закрыла веер.
Храм богини Гупо
Мои родители были счастливы увидеть меня. Еще больше они обрадовались сладким пирожкам, которые мои новые родственники прислали в подарок. Но если говорить честно, я не была так уж рада увидеться с родными. Они лгали мне в течение десяти лет, и теперь моя душа была перевернута и наполнена отвратительными чувствами. Я больше не была маленькой девочкой, чьи неприятные ощущения могла смыть вода. Мне хотелось бросить свои обвинения в лицо всем членам моей семьи, но ради моего же блага мне приходилось следовать установленным правилам. Поэтому я бунтовала потихоньку, стараясь отстраниться от них и физически, и эмоционально.
Сначала казалось, мои родные не замечают во мне этих перемен. Они продолжали делать и говорить обычные веши, а я изо всех сил старалась отклонить их предложения. Моя мать захотела проверить мои женские органы, но я отказалась под предлогом крайнего смущения. Моя тетя расспрашивала меня о моих постельных делах, но я отвернулась от нее, притворившись, будто слишком стыдлива. Мой отец попытался взять меня за руку, но я намекнула ему, что я теперь замужняя женщина, и такое проявление чувств для меня неуместно. Старший Брат хотел было поболтать и посмеяться со мной, но я сказала ему, что у него для этого есть жена. Второй Брат посмотрел мне в лицо и стал держаться на расстоянии. Только Дядя — с его рассеянным взглядом и нервными движениями — вызывал во мне симпатию, но теперь я не доверяла никому. Я выполняла свои обязанности. Я спокойно работала в верхней комнате. Я была вежливой. Я следила за своим языком и сдерживала себя, потому что все они, за исключением Второго Брата, были старше меня. Даже после замужества мое положение не давало мне право обвинять их в чем-либо.
Но мое настроение не могло долго оставаться незамеченным. Для Мамы мое поведение — хотя и учтивое по всех отношениях — было неприемлемо. Нас было слишком много в небольшом доме, чтобы я могла долго распространять вокруг себя то, что она считала моей раздражительностью.
Я была дома уже пять дней. Мама попросила Тетю сойти вниз и принести нам чай. Как только Тетя вышла, моя мать подошла ко мне, прислонила свою палку к столу, у которого я сидела, схватила меня за руку, вонзив ногти мне в кожу.
«Думаешь, ты теперь слишком хороша для нас? — прошипела она именно те слова, которых я ждала. — Думаешь, ты стала выше нас, потому что переспала с сыном надзирателя?»
Я посмотрела ей прямо в глаза. Я никогда не оказывала ей неуважения. Сейчас же я позволила гневу отравился у меня на лице. Она выдержала мой взгляд, полагая, что сможет перебороть меня своим ледяным взором, но я не отвела глаз. Тогда, одним быстрым движением, она отпустила мою руку, замахнулась и сильно ударила меня по лицу. Моя голова качнулась в сторону и обратно. Мои глаза упорно старались снова встретиться с ее глазами, что еще больше обозлило ее.
«Своим поведением ты позоришь свой дом, — сказала она. — Ты неблагодарная».