После таких сборищ, ко всему прочему, каждый участник должен написать сочинение и сдать его на проверку Сереженьке Шумову, директорскому стукачу. Правда, должность его официально называется "заместитель директора по информационной политике и связям с общественностью". Сереженька очень любит перечислять свои титулы, он не забывает о них даже когда пытается познакомиться с девушкой. И не удивительно: сам он, без этих регалий, человек абсолютно пустой и неинтересный, девчонки быстро смекают это и жестоко обламывают Шумова.
От такой жизни он еще больше свирепеет, доносы становятся длиннее и подробнее, а рецензии на наши сочинения на тему "Как я провел выходные в компании любимого руководителя любимой фирмы" делаются язвительнее и грубее и в конце концов превращаются в новые доносы.
В сочинениях нужно писать о том, как нам страшно понравились конкурсы, аттракционы, хоровое пение гимна компании и тому подобное. А как же это может не понравиться? При условии, конечно, что смотришь на это со стороны. Забавно наблюдать, как сорокалетние мужики соревнуются, кто быстрее надует шарик. Еще более потешное зрелище — лихо отплясывающие под разудалый рэйв матроны, последние десять-пятнадцать лет озабоченные лишь проблемами похудания и тем, почему у них это никак не получается. Но загвоздка в том, что и мне самому приходится участвовать в этой клоунаде — водить хороводы, изображать танец маленьких лебедей, прыгать в мешках. Вот он какой, team spirit.
Мечта не сбылась, посидеть у электрообогревателя с рюмкой коньяка в руке мне удастся, дай Бог, поздно вечером, когда я вернусь из офиса.
Ждать маршрутку пришлось довольно долго, никем не предвиденный гололед внес свои коррективы в график движения общественного транспорта. Я совсем продрог. Наконец я забрался в теплый салон микроавтобуса.
"Передаем последние известия…"
Сейчас опять будем слушать радио. Сейчас-то они не будут заливать о безоблачном небе, ясном солнышке и теплой воде. Как-то странно они начали, такие фразы исчезли из эфира уже лет пятнадцать назад.
"… нашу Родину постигла невосполнимая утрата. Сегодня, восемнадцатого июня, в результате террористических действий антисоветской банды троцкистов и зиновьевцев, был подло убит Алексей Максимович Горький".
— Вот ведь собаки, — послышался голос водителя, — Киров, Куйбышев, а теперь еще и это…
"…непосредственные участники убийства, вредители под маской докторов Левин, Плетнев и Казаков по прямому заданию иностранных разведок отравили писателя. Предатели партии и Родины не могли простить Алексею Максимовичу его стойкую революционную позицию, гуманизм, преданность делу великого Ленина и его верного ученика и наследника его идей Сталина, служение партии и народу. На допросе обвиняемые сознались в своих злодеяниях, дали подробные показания о том, как замышлялось, готовилось и совершалось преступление.
Убийство Горького — не первый террористический акт троцкистов. Еще раньше от рук врагов народа пали верные сыны партии Киров, Менжинский, Куйбышев. Планировалось и продолжение преступной деятельности, жертвами которой должны были стать высшие руководители партии и государства, в первую очередь Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов".
Я вдруг заметил, что перестал удивляться происходящему. Все было в порядке вещей: троцкисты и зиновьевцы убили Горького, замышляют продолжение террора, но органы их обезвредили — ничего нового, ничего необычного. Тем временем информационная радиопередача была прервана на рекламу. Трагедия трагедией, а деньги зарабатывать надо.
Вот и моя остановка. Снег уже потихоньку стал таять, природа начала вспоминать о времени года. Так что пока я добрел до дверей родного офиса, успел промочить ноги.
— Привет, — обратился я к охраннику, — что тут у нас происходит?
— Враги народа убили писателя Горького, — отрапортовал он. — Срочно организовано собрание трудового коллектива по этому поводу.
Я прошел в конференц-зал. За столом президиума сидели трое. Генеральный директор Николай Александрович Дикий находился в центре, по левую руку от него сидел Шумов (его правая рука), а по правую — незнакомый мне тип в военном мундире. За их спинами на стене висело два портрета. Внизу — Горького, поменьше и с черной ленточкой наискосок, вверху — Сталина, побольше и без ленточки. Слово взял Дикий, видимо, собирающийся в очередной раз поупражняться в своем косноязычии.