Во время отлива над поверхностью воды виднеются почерневшие камни развалин покинутого маяка и кое-где, подобно бакенам, выглядывают покосившиеся столбы ограды. Когда-то маяк этот стоял у самого края моря и был путеводной звездой эссекского побережья. Время сместило границу моря и суши — и он сделался ненужным.
Но потом, уже сравнительно недавно, к нему опять вернулась жизнь. В стенах его поселился одинокий человек. Тело его было ущербным, но сердце полнилось любовью ко всем диким и гонимым существам. С виду он был некрасив, даже уродлив, зато умел творить настоящую красоту. О нем-то и о девочке, которой довелось познакомиться с ним и разглядеть за пугающей оболочкой то, что было скрыто внутри, пойдет речь в этой истории.
Повествование это не может быть гладким. Чтобы установить последовательность событий, приходилось обращаться к разным людям и источникам. Где-то оно складывается из не вполне связных рассказов людей, ставших очевидцами странных, потрясающих воображенье сцен. Потому что море, получив свое, простерло надо всем волнистый покров, а большая белая птица с черной каймой на крыльях, знающая эту историю от начала и до конца, вернулась к темному ледяному безмолвию того северного края, из которого появилась.
Филипп Раедер пришел на заброшенный маяк в устье реки Элдер поздней весной 1930 года. Выкупил маяк с окружавшими его солончаками и болотами и поселился в нём.
Здесь он жил круглый год в одиночестве, занимаясь любимым делом. Художник, он писал птиц и окрестности. У него было достаточно причин удалиться от людей. Причины эти, или по крайней мере, некоторые из них, были вполне очевидны. Раз в три недели он отправлялся за продуктами в маленькую деревушку Челмбери, где жители с подозрением вглядывались в его странное темное лицо и уродливую фигуру. Он был горбун; левая рука скрюченная, совсем тонкая и вывернута в запястье наподобие птичьей лапы.
Они скоро привыкли к его несуразной фигуре, маленькой, но мощной (тяжелая, темная, лохматая голова, посаженная чуть ниже таинственного бугра за плечами, сверкающие глаза и скрюченная рука), и уже с небрежностью отзывались о нем как о «том чудаке, что малюет на маяке картины».
Бывает, физическое уродство озлобляет человека. Раедер не озлобился; он любил, и любил по-настоящему — людей, животных, всю природу. Сердце его было полно жалости и сочувствия. Сам он давно перестал замечать свое уродство, но по-прежнему болезненно воспринимал грубость и насмешки, которым подвергался из-за своей внешности. Излучаемая им доброта никогда не находила отклика, что и побудило его к затворничеству. У женщин он вызывал отвращение. Мужчины могли бы проникнуться к нему дружеским чувством, если бы узнали поближе. Но видя, что собеседник делает над собой усилие, Раедер смущался и в дальнейшем старался избегать общения.
Когда он пришел на Большую Топь, ему было двадцать семь. Он уже много путешествовал и прошел немало испытаний, прежде чем принял решение удалиться от мира, где для него в отличие от других мужчин, так и не нашлось места. При всей чуткости художника и почти женской нежности, запертых в его бочкообразной грудной клетке, он оставался прежде всего мужчиной.
В его уединении с ним были птицы, живопись и лодка. Это была шестнадцатифутовая парусная лодка, которой он управлял с удивительной ловкостью. Один, без посторонних глаз, он уверенно действовал скрюченной рукой и нередко прибегал к помощи зубов, чтобы совладать с рвущимися парусами при каком-нибудь коварном порыве ветра.
В этой лодке он плавал по заливам, эстуариям, выходил в море и, бывало, пропадал по нескольку дней в поисках новых видов птиц — фотографировал, делал наброски, иногда ловил силками, пополняя свою коллекцию: огороженная площадка неподалеку от его студии уже сделалась центром птичьего заповедника.
Он ни разу не выстрелил в птицу и не позволял другим охотиться в своих владеньях. Он был другом всех живых существ, и они отвечали ему такой же дружбой.
В заповеднике жили прирученные им гуси, из тех, что каждый октябрь пролетали мимо этих берегов, держа путь из Исландии и Шпицбергена — они летели большими стаями, от которых темнело небо, и наполняли воздух громким плеском своего полета. Были тут большие серые гуси, белогрудые казарки с темными шеями и забавными клоунскими масками, белолобые гуси с черными полосками на груди и множество видов диких уток — кряквы, нырки, шилохвости, чирки и широконоски.