После отлета гусыни Фрит перестала появляться на маяке. Раедеру пришлось снова затвердить значение слова «одиночество». В то лето он написал по памяти худенькую перемазанную девочку с развевающимися на ноябрьском ветру светлыми волосами, держащую на руках подстреленную белую птицу.
В середине октября случилось чудо. Раедер кормил птиц на огороженной площадке. Дул седой северо-восточный ветер, и земля вздыхала под наступающим приливом. Вдруг над привычными звуками моря и ветра ему послышалась высокая, чистая нота. Он обратил взгляд к вечернему небу и разглядел вначале далекое еле заметное пятнышко, потом белый с черным мираж, облетевший один раз вокруг старого маяка, и, наконец, самого что ни на есть настоящего снежного гуся, приземлившегося на его площадке и как ни в чем не бывало ковылявшего с важным видом к нему за кормом. Это была Принцесса. Не узнать ее было не возможно. Слезы радости выступили у Раедера на глазах. Где же она пропадала? Ясно, что не дома, не в Канаде. Должно быть, провела лето в Гренландии или на Шпицбергене вместе с розоволапыми. Потом вспомнила — и вернулась.
Когда в следующий раз Раедер появился в Челмбери, он оставил у почтмейстерши послание, которое должно было повергнуть ее в немалое удивление. Он писал: «Скажите Фрит, той, что живет у рыбаков в Уикельдроте, что Потерянная Принцесса вернулась».
Три дня спустя Фрит, успевшая подрасти, но все такая же чумазая и растрепанная, снова пришла на маяк, чтобы навестить La Princesse Perdue.
Шло время. На Большой Топи оно отмечалось высотой приливов, медленным течением сезонов, птичьими перелетами, а для Раедера — появлением и отлетом снежного гуся.
Внешний мир кипел — бурлил и клокотал перед скорым извержением, которому предстояло привести его на край гибели. Но пока это никак не касалось Раедера, а Фрит и подавно.
Жизнь их подчинялась особенному, естественному ритму, который продолжал оставаться неизменным, даже когда девочка подросла. Когда Принцесса была на маяке, Фрит приходила тоже — навещала ее и заодно училась у Раедера массе самых разных вещей. Они плавали вдвоем в его быстрой лодке, которой он так мастерски управлял, ловили диких птиц для все увеличивающейся птичьей колонии и делали для них запруды и ограждения. От него она научилась различать язык диких птиц — от чайки до летавшего над болотами кречета. Иногда она готовила ему еду и даже могла теперь смешивать его краски.
Но когда снежный гусь отправлялся на лето в другие края, между ней и Раедером словно вырастала какая-то преграда, и она переставала бывать на маяке.
В тот год птица не вернулась, и Раедер ходил как в воду опущенный. Мир вокруг потерял для него смысл. Всю зиму и лето он с остервенением писал свои картины, а девочку так ни разу и не видел. Но осенью с неба снова раздался знакомый крик, и огромная белая птица, теперь уже совсем выросшая и окрепшая, появилась с небес также таинственно, как когда-то исчезла. С радостным сердцем Раедер отправился в лодке в Челмбери и оставил на почте записку.
Фрит появилась почему-то только спустя месяц после того, как он оставил свое послание, и Раедер был потрясен, обнаружив, что она уже не ребенок.
После того года, когда Принцесса не вернулась в срок, периоды ее отсутствия становились все короче и короче. Теперь она сделалась такой ручной, что повсюду следовала за Раедером и даже заходила в студию, когда он работал.
Весной 1940 года птицы покидали Большую Топь раньше обычного. Мир был в огне. Завывание и рев бомбардировщиков и грохочущие взрывы спугнули их с места. В первый день мая Фрит и Раедер стояли плечо к плечу на дамбе и смотрели, как последние из свободных гусей и казарок покидают свое пристанище: она — высокая, стройная, свободная, как воздух, и вызывающе красивая; он — темный, нескладный, с поднятой к небу тяжелой, лохматой головой и темными живыми глазами, наблюдающими, как гуси выстраиваются в свой характерный отлетный треугольник.
— Смотрите, Филипп, — сказала Фрит.
Раедер проследил за ее взглядом. Принцесса поднялась в воздух, широко расправив огромные крылья, но летела низко и один раз приблизилась к ним настолько, что в какое-то мгновенье они почти ощутили ласковое прикосновение белых, с черной каймой, перьев, оценив стремительность и силу ее полета. Она облетела маяк один раз, потом другой, потом снова приземлилась посреди огороженной площадки и, присоединившись к гусям с подрезанными крыльями, начала клевать корм.