Он сказал:
— Люди загнаны на отмели, как птицы, Фрит, как раненые преследуемые птицы, которых нам с тобой случалось находить и приносить в заповедник. Над ними летают стальные ястребы, соколы и кречеты, и им некуда укрыться от этих страшных хищников. Они отрезаны от своих, загнаны бурей и измучены, как La Princesse Perdue, которую ты нашла и принесла ко мне с болот много лет назад, и мы вылечили ее. Им нужна помощь, моя милая, как нужна была нашим диким птицам, вот поэтому-то мне и надо плыть. Это то, что я могу сделать. Да, могу. Хоть раз побыть мужчиной и сделать то, что должен.
Фрит смотрела на Раедера в изумлении. Он так сильно изменился. Только сейчас она заметила, что он больше не был уродливым, нескладным и ущербным — но очень красивым.
Что-то вихрем поднималось в ее собственной душе и кричало, просясь наружу, но она не знала, как это сказать словами.
— Я поплыву с Вами, Филипп.
Раедер покачал головой.
— Ты будешь отнимать место в лодке у какого-нибудь солдата, который вынужден будет остаться, и так — каждый раз. Я должен плыть один.
Он надел сапоги, куртку и направился к лодке.
Потом, обернувшись, помахал рукой и крикнул:
— До свиданья! Посмотришь за птицами, пока меня не будет, Фрит?
Рука Фрит поднялась, чтобы махнуть в ответ, но застыла в воздухе.
— Храни Вас Бог, — произнесла она на свой саксонский манер. — Я посмотрю за птицами. Храни Вас Бог, Филипп.
Была уже ночь, освещенная осколком луны, звездами и северным сиянием. Фрит стояла на дамбе и смотрела на парус, скользящий по разлившимся водам эстуария. Вдруг в темноте, позади нее, раздался шум крыльев, и какая-то тень пронеслась мимо и взмыла в воздух. В ночном свете она смогла различить взмах белых, с черной каймой, крыльев и вытянутую вперед шею снежного гуся.
Набрав высоту, Принцесса облетела один раз вокруг маяка, потом устремилась вдоль извилистого залива туда, где кренился под усиливающимся ветром парус Раедера, и стала описывать над ним широкие медленные круги.
Белый парус и белая птица были еще долго видны на горизонте.
— Смотри за ним, смотри за ним, — прошептала Фрит.
Когда оба силуэта скрылись из виду, она повернулась и, опустив голову, медленно пошла назад к пустому маяку.
Здесь связное повествование прерывается. Дальнейшие события известны из рассказов очевидцев — к примеру, из слов списавшихся на берег моряков, что сидели в пабе «Стрела и Корона» в Ист-Чепеле.
— Гусь это был, самый что не на есть гусь, прости Господи, — сказал рядовой Поттон, из Лондонских королевских стрелков.
— Да ну, — сказал кривоногий артиллерист.
— Гусь — весь как есть. Вот и Джок видел его, не даст соврать. В Дюнкерке, стало быть. Появился прямо из этого ада, вони и дыма у нас над головой. Сам белый, только концы крыльев черные — и как начнет кружить над нами, не хуже какого-нибудь бомбардировщика, будь он неладен. Джок тогда и говорит: «Конец нам. Это ангел смерти пришел по наши души».
«Так я тебе и поверил, — говорю я. — Гусь это, будь он не ладен. Не иначе как с вестью из дома. Небось, передают привет от Черчиля и спрашивают, как нам нравится эта чертова баня. И если уж на то пошло, знак, скорее, добрый — значит, мы еще не безнадежны, дружище».
Жмемся мы, значит, на берегу между Дюнкерком и Ла Панни, что твои голуби на набережной Виктории, и ждем, когда немец по нас шарахнет. Он и шарахал. Только и слышно — то сзади, то сбоку, то над головой. И шрапнелью потчует, и снарядами, и из мессершмитов задает перцу.
А всего в полумиле от проклятых мелей стоит «Кентская дева», эдакая прогулочная баржа — я летом сам не раз на ней плавал из Маргейта, — ждет, чтобы нас подобрать.
И вот лежим мы распластанные на берегу и ругаемся на чем свет стоит, потому что добраться до баржи нет никакой возможности, и вдруг налетает на нее немецкий пикировщик и сыплет бомбы направо и налево, и фонтаны вокруг нее бьют, как в королевских садах, — то еще представление, доложу я вам.
Тут вступается наш эсминец и — так и растак — посылает пикировщика к черту, но в это время налетает другой — и с эсминцем покончено. Он еще горел какое-то время прежде, чем затонуть, и гарь и дым несло на берег, и вот из черно-желтой завесы вылетает этот самый гусь и начинает кружить прямо над нами.
И потом из-за береговой линии возникает он — на маленькой парусной лодчонке — и плывет себе как ни в чем не бывало, как эдакий щеголь, что вышел в летний полдень на морскую прогулку в Хенли.