— Почему, Ляля? — я протянул руки, чтобы побыстрее вернуть ее себе под бок и восстановить между нами такое уютное равновесие. — Я говорю то, что думаю… Я тебя люблю… Так люблю, что вместо тебя и родил бы, и вскормил нашего малыша.
— Ну кто же в наше время говорит то, что думает? Да еще и «вскармливает нашего малыша»?
— Ну я, например…
— Во всем мире один-единственный… Знаешь, у меня к тебе порой такое чувство, как будто ты и есть — «наш малыш», а я тебя, должна кормить и опекать.
— А я, знаешь, не против… Осталось ли там у нас что-нибудь пожевать?
Но Лялька не приняла мое «веселье».
— А если не «малыш», то наверняка олух царя небесного, прости за прямоту.
— Почему ты ругаешься?
— Потому что таких людей не бывает, не может и не должно быть!.
— Но я-то есть? Почему я должен быть другим?
— Да не должен! Не должен! Оставайся такой, какой есть!
— Тогда я не понимаю, почему я — олух?
Все-таки мне удалось вернуть ее к себе.
— Я просто люблю тебя, Ляля, а это у меня на всю жизнь.
Лялька вдруг обхватила мою шею и воскликнула просто в отчаянии:
— Ну откуда ты только взялся на мою голову? Где ты был хотя бы полгода назад?
— Рядом был… Только ты меня не замечала.
Ляля молча плакала. Из глаз ее одна за другой скатывались слезинки. Я не знал, как ее успокоить.
— Я же тебе ничего плохого не сказал.
— В том-то и дело, что слишком все хорошо говорил!
— Тогда я ничего не понимаю.
— А тебе и не нужно понимать. Оставайся таким, какой ты есть. Больше ничего от тебя и не требуется.
Ляля продолжала плакать, а я лежал и не мог сообразить, что же такое нагородил? Ну сказал, что не представляю себя отцом. Другие-то ведь тоже отцами не рождаются? Как-нибудь освою это дело, не бестолковый же… Решив так, я поцеловал Лялю, как будущий глава семьи, и даже похлопал ее, как маленькую, по спинке, будто уже проходил отцовскую практику.
Ляля спрятала лицо у меня на груди и неожиданно рассмеялась:
— Ой, не могу! — сквозь слезы сказала она. — С тобой не соскучишься!
Вот и пойми ее: то плачет, то смеется.
— Чем же я тебе не нравлюсь? — спросил я ее обиженно.
— В том-то и беда, что всем нравишься. Даже не заметила, как подобрался и в душу залез.
— Так это же хорошо?
Я благодарно поцеловал Лялю: наконец-то вырвал у нее признание!
— Тебе может быть и хорошо, а мне совсем ни к чему.
— Но почему?
— Когда-нибудь узнаешь.
— Это не ответ. Ты мне лучше скажи, когда ты… Когда я… В общем, когда ты поняла, ну, что я тебе дорог?
— Девчонки закричали: «Борька с лесов упал!» И сердце прямо зашлось! Думала, ты с кирпичами вниз загремел. А он, видите ли, стойки загибал, геройство показывал! Ну не мальчишка ли?!
Оказывается, старый фельдшер, хоть и подсмеивался надо мной, а в принципе был прав: полет в известку очень даже хорошо подействовал на Ляльку.
В это время в наш разговор вмешались какие-то звуки извне: по перевернутому котелку, оставшемуся снаружи, да и по самой палатке зашлепали тяжелые, как пули, редкие дождевые капли. Сверкнула молния, не сразу громыхнул раскат грома.
Наскоро одевшись, мы с Лялей выскочили из палатки.
Катастрофа
Занимая полнеба, прямо на нас надвигалась огромная грозовая туча, с сизой подошвой, нависшей над самым лугом. Ветер, налетая порывами, гнал по реке мелкую волну, бесстыдно ворошил тяжелой лапой листву, заголяя ее светлой подкладкой наружу.
Птицы притихли, и только отчаянно каркала гонимая ветром ворона, суматошно взмахивая растрепанными крыльями.
— Боря! — крикнула Лялька. — Смотри, какая надвигается гроза! Все, наверно, уже уехали!
— Быстро убираем вещи в палатку и домой! — скомандовал я.
— Не успеть! Вон уже шквал идет!
Ляля была права: перед сизой тучей неслось белое, вытянутое валиком облачко, река под ударами ветра покрылась веером разбегающейся ряби, кусты у воды, только что метавшиеся во все стороны, заструились по ветру живым серебром, ослепительно ярким на фоне тяжелой черноты неба.
Шквал домчался до нас, взметнув в небо пучки сена, листья и сучья. Запахло сыростью — нас уже окутывало облаком несшейся перед тучей водяной пыли.
Я торопливо заколачивал колья поглубже в землю, чтоб не унесло Лялькину палатку, закреплял оттяжки, рыл вокруг «вигвама» канавку для отвода воды, которая обязательно побежит, как с крыши, со стога.
Ляля собирала и заталкивала в палатку свое хозяйство: постель, посуду, одежду.