Наташка так и впилась в меня своими огромными, темными на этом расстоянии глазищами. А на самом деле глаза у нее, хоть и большие, а ничего особенного, обыкновенные, серые…
— Ты куда? — выпалила Наташка.
— Георгий Иванович приехал! — ляпнул я ни с того ни с сего и тут же пожалел, что открыл рот: Наташку с площадки как ветром сдуло.
Лязгнула дверца лифта, и я понял, что Наташка нарочно держала открытую кабину на своем этаже — на всякий случай. Она и в школе соображала страшно быстро. Не смотри, что первоклашка, вмиг научилась угадывать, спросят ее сегодня или нет… Сейчас же наверняка смекнула, что Георгий Иванович привез Павлику жвачки. Сколько раз уже я замечал: промолчишь, никогда не пожалеешь, а стоит открыть рот, тут же попадешь впросак.
Я бросился вниз по лестнице. Лифт с Наташкой, опережая меня, камнем ринулся вниз.
Перелетая через две ступеньки, я, конечно, успел бы догнать Наташку и первым выскочить во двор. Но тут, как на беду, передо мной возникло что-то темное, и я с боевого разворота угодил головой в чей-то тощий живот. Обладатель живота икнул от неожиданности и недружелюбно сказал:
— Ой, да чтоб ты облупился, поганец!
Я поднял голову и увидел дядю Колю — маляра-водопроводчика, нашего общественного воспитателя ЖЭКа и, как он сам себя называл, «общественного инспектора». Перед тем, как я стукнул его, он чинно-благородно поднимался по лестнице, неся в руке ящик с инструментом.
— Извините…
Я ловко нырнул под руку дяде Коле, со всех ног перепрыгивая теперь уже не через две, а через три ступеньки.
Мы с Павликом любили дядю Колю за то, что он умел делать все: водопровод починить или там канализацию, поштукатурить, побелить, оклеить стены обоями, поплотничать… А не любили мы его… Но мне сейчас даже подумать было некогда, за что мы его не любили…
Как я ни торопился, а все-таки не успел: Наташка уже спустилась вниз и с разбегу открыла тяжелую входную дверь с очень тугой пружиной. Только и увидел Наташкины длинные ноги в красных рейтузах да белую шапочку с метнувшимися из-под нее косичками.
Все! Теперь Наташка первая прибежит к Павлику! Все жвачки будут ее! Мама как-то сказала, что по части мены Наташка со своей тетей Клопой целый цыганский табор за пояс заткнет.
И тут я нашел выход из, казалось бы, безвыходного положения: «Наташка-то побежит к Павлику с парадного подъезда домой на квартиру, а его наверняка дома нет. Не он будет, если в первую же минуту, возвратись в Москву, не побежит в наше «Собачье царство».
С тайным злорадством я проследил, как красно-белая Наташка мелькнула у подъезда Павлика, а сам ринулся напрямик через переулок в его двор.
В одно мгновение пролез между прутьями железной решетки, мысленно поблагодарив Сереню Жизнерадостного — главного алкоголика нашего района, за то, что он, почитай, каждый вечер выламывал со своими дружками те самые прутья решетки, которые по утрам приваривал автогеном дядя Коля. Спасибо Серене! Пока Наташка штурмовала дом Павлика с парадного подъезда, я с ходу оказался в его внутреннем дворе.
Двор этот весь зарос сиренью, акацией, жасмином, какими-то еще кустами, между которыми оставались только узенькие дорожки. Со всего района приходили сюда собаководы погулять со своими четвероногими питомцами. Никто им особенно не мешал, только дядя Коля: наденет красную повязку дружинника и давай порядки наводить! То из «Собачьего царства» Серениных дружков с бутылкой выставит, а то на какого-нибудь собаковода акт составит за то, что пса без поводка и намордника выгуливает. И дворника, и участкового милиционера приведет, шум на весь двор поднимет… Он и взрослым никому покоя не давал, и нам, ребятам, не разрешал где попало в хоккей играть. За это мы с Павликом и недолюбливали его.
В «Собачьем царстве» народу было сейчас немного. Гуляла какая-то девочка с щенком московской сторожевой, парень со спаниелем. Две-три сосредоточенные собачьи фигуры гнули спины в кустах, следя за своими хозяевами испуганными глазами. Четыре тетеньки с черными королевскими пуделями разговаривали, видимо, о последней собачьей выставке: «…Представьте, милая, полный день оттопала со своей Дэзи по кругу. Пришлось сунуть десятку, чтобы передвинули с двадцать второго места на восемнадцатое…»
Павлика я увидел перед лоджией первого этажа, где жил наш любимый боксер Чероки. Павлик протянул псу что-то вкусное, а Чероки встал на задние лапы и принял угощение.
Павлик тоже усиленно жевал. Он так работал челюстями, что шевелились даже уши, а толстая осенняя кепка двигалась на голове.