— А потолок-то, потолок какой! — продолжала бабушка. — Мила, ты видела потолок? Черный как в кузне!.. Зарплата у него не такая, чтобы всю квартиру заново белить…
Мама и на этот раз постаралась ее успокоить:
— Ну что вы, право, Петра только черным видите? Не нарочно же он!
— А ты в этих очках — только розовым?
Как раз в это время папа выходил из ванной. Он услышал мамины слова и подмигнул мне: дескать, не дрейфь, пронесет…
Очень мне сейчас нравился мой папа. Я подошел и стал с ним рядом. Но бабушке наша дружба явно не понравилась.
— Ишь! Еще смеется! И мальчишку так учит! — сказала она.
Мы с папой только посмотрели друг на друга, а мама, будто не расслышав, снова стала рассматривать в зеркало свои очки.
Как мне было жалко нас всех! У меня случилось большое горе. Во-первых, пропали оба мои хомячка, а во-вторых, на моих джинсах, известных теперь всей Москве как обыкновенные джинсы «Милтонс», не только болтался полуоторванный карман, но и светились обгоревшие дырки от искр, точно такие, как на шторах.
Папу мне было жалко больше всех: никогда ему одному не поправить все эти разрушения. Наверняка здесь хватит работы целой бригаде маляров-штукатуров.
Бабушка, увидев, что «ее не берет», направилась к двери и сказала:
— Ну, тут мне делать больше нечего… Мила, позвони…
— Я позвоню, — охотно согласилась мама. Она хоть и повеселела от очков, но ведь и ей заботы прибавилось: паркет наверняка вздуется, обои закоптились. А кому все это доставать? Опять же маме. Папа принципиально ничего не достает. «Что есть — то есть», — говорит он. А мама ему отвечает: «Ну и сиди с тем, что есть! Твоими принципами сыт не будешь…»
Дверь за бабушкой захлопнулась, и мы остались втроем, если не считать хомячков. Я подошел к маме, прижался к ней боком, обнял одной рукой и сказал:
— Мама, не ссорься с папой, он у нас очень хороший. Если бы ты знала, как он интересно мне про свою диссертацию рассказывал. Мы с ним немножко заговорились с вечера, а утром проспали, вот и получилось…
— Ишь какой защитник нашелся, — улыбаясь, ответила мама. — Был бы у нас папа плохой, я бы за него замуж не пошла… А то, что у вас тут получилось, может быть, даже и к лучшему: сколько лет откладывала ремонт, теперь уж откладывать некуда…
— Ой-ля-ля! — не удержался от возгласа папа, хотя, наверное, и сам видел, что «откладывать некуда».
Я мысленно тоже сказал «Ой-ля-ля!», потому что хорошо знал, что такое ремонт. Папа уедет в командировку, мама будет целыми днями пропадать в магазинах, доставать финские обои, гэдээровские шторы, польский лак, а я — жить у бабушки на Преображенке и со старой квартиры ездить через всю Москву в новую школу… Дядя Коля разведет у нас такой «люкс», что недели две, а то и целый месяц домой не сунешься. Где уж тут Ваську или Павлика найти?.. Значит, пропали мои хомячки навсегда…
Мне стало так горько, что я чуть было не заплакал. Не очень-то веселым выглядел и папа. С тоской во взоре осматривал он стены, пол, потолок, прикидывая, наверное, что и как здесь придется делать…
Но мама поглядывала на папу с удовольствием и даже сказала:
— А тебе на пользу подобные передряги…
Папа только грустно улыбнулся и тоже с интересом посмотрел на маму.
— Так с какой ты женой семейное одеяло от пожара спасал? — вкрадчиво спросила мама.
— Что за ересь, какая жена?
— А вот пожарник, старшина Митрич, и твой сын мне точно доложили, что одеяло с тобой тушила какая-то жена…
Мама шутливо взяла папу за ухо и притянула его к себе.
— Отвечай, негодник, что тут за страсти-мордасти были с огнем и дымом, что даже семейное одеяло сгорело?
— Мила, о чем ты говоришь? — покосившись на меня, сказал папа. Он слегка сморщился, потому что мама довольно крепко держала его за ухо.
— Ничего, Славик уже большой, все понимает, — сказала мама.
Папа только вздохнул.
А мне было не до их «жены», потому что я почти не надеялся найти хомячков. Уж и под столом искал, и под шкаф заглядывал, и под диван, и швейную машинку «Лада» от стенки отодвигал. Нигде никого…
В то время, пока я искал своих хомячков, мама то себе, то папе примеряла свои новые отличненькие очки. Сначала она надела их себе и, подойдя к папе вплотную, спросила:
— Ну, шалун, нравлюсь я тебе?
При слове «шалун» папа даже вздрогнул и оглянулся: не тетя ли Клопа это говорит.
— Очень, Милочка! — на всякий случай ответил он.
Тогда мама примерила очки папе.
— А ты знаешь, — сказала она. — Тебе идут такие очки. Я не ожидала! «Доктор технических наук Петр Яковлевич Ручейников!..» Звучит!..