– Полегче, полегче! – сказала одна ракушка, когда Ром коснулся ее темного живого перламутра. – Знаем мы ваши нежности!
Забавляясь, мальчик подцепил ногу стремительно скользящей водомерки, и та, словно конькобежец, под конек которому попалась брошенная на счастье монета, потеряла равновесие и неуклюже оседлала сухой стебель, плывший по течению.
Мальчик рассмеялся, а водомерка, будучи, видимо, чрезвычайно тщеславной, воскликнула:
– Пусть никто не думает, что я споткнулась! Просто я решила немного передохнуть.
– А про тебя вообще никто ничего не думает, – сурово сказала проплывавшая мимо лиловая каракатица. – Не та ты персона, чтобы про тебя хоть что-нибудь подумать.
– Хоть что-нибудь?! – изумилась водомерка.
Каракатица не удостоила ее ответом и уплыла, оставив беднягу в совершенной растерянности.
– Это просто немыслимо… Это про меня-то нельзя хоть что-нибудь подумать… Про меня, которая есть единственная на свете… Да ведь я… – сидя на стебле, потрясенно бормотала водомерка, пока ее вместе с этим стеблем не унесло в заросли камышей.
"Интересно, а думает ли про меня хоть кто-нибудь хоть что-нибудь?" – подумал Ром. Он обратился с этим вопросам к рыбам, но те лишь молча раздували боками, всецело занятые поеданием водорослей. Чайка, которую он спросил об этом же, вместо ответа схватила зазевавшуюся рыбку и унеслась, хлопая тяжелыми крыльями.
– Может быть, ты думаешь про меня? Хотя бы что-нибудь, хоть самую малость? – обратился Ром к раку, настороженно выглядывавшему из-под камня.
– Я думаю лишь о том, чем мне поживиться, и о том… – с этими словами рак на всякий случай попятился под камень. – О том, как бы мной кто-нибудь не поживился.
– И что же, я тебя нисколько не интересую? – с некоторой досадой спросил мальчик.
– Ну почему же, если ты готов угостить меня, то…
Ром швырнул под камень пригоршню песку. Оттуда – ни звука, только злобно и тревожно блеснули рачьи глаза.
– Ого-го, – сказал мальчик. – Что же это такое получается?! Выходит, что до меня никому нет дела, как до какой-нибудь водомерки!
– Я думаю о тебе, – раздался над рекой голос. – Я всегда думаю о тебе.
Это говорила Пекмата. С середины реки она была похожа на мирную горную гряду, возвышающуюся над разноцветными тенями Веев. Но стоило Рому взглянуть на нее от кромки берега, где волны, шипя, накатывались на песок, чтобы увидеть, как из ее черных ноздрей вырываются языки пламени, грозно блестят на лбу три серебряных рога, как воинственно поворачивается исполинская голова крокодила, растущая из спины Пекматы, а его темно-зеленый хвост, готовый нанести сокрушительный удар, простирается до самого горизонта. Хвост был густо унизан гигантскими шипами, с которых стекала тягучая, ядовито пахнущая жидкость.
– Да-а, – протянул Ром, разглядывая хвост. – Черным Всадникам не позавидуешь. Если они, конечно, здесь покажутся.
На противоположном берегу реки зазвенело железо и, словно из воздуха, один за другим стали возникать закованные в темные латы всадники. Их было не меньше сотни. Впереди на черном, клокочущем, как кипящая смола коне, сидел рыцарь с закрытыми глазами и неестественно высоким белым лбом без бровей. Несмотря на довольно сильный ветер, длинные светлые волосы рыцаря неподвижно лежали на его железных плечах. В правой руке он держал нечто вроде короткого толстого копья, а левой натягивал уздечку коня, очень похожего на волка или собаку. В небе стояло солнце, но в черных глазах животного отражался кривой месяц. Под седлами других всадников были такие же собакообразные кони. Роняя с тонких алых губ клочья пены, они хрипели и грызли острыми своими зубами уздечки, а всадники, с трудом их удерживали.
Но вот безбровый рыцарь поднял руку, и несколько всадников с гиканьем ринулись через реку. Их страшные кони летели, не касаясь копытами воды. Всадники метнули в Пекмату копья. Но эти копья вспыхнули и осыпались с ее боков, как осыпаются в седой прах сухие сосновые иголки, попавшие на раскаленные угли костра. Скачущие над водой выхватили из ножен пронзительно взвизгнувшие кривые сабли и миновали уже середину реки, но тут их настиг удар крокодильего хвоста. Все вокруг вздрогнуло, воздух потемнел. То, что мгновение назад было всадниками, обратилось в черные клубки, которые побежали в разные стороны. Вода в реке зашипела, и Рома сначала пронзил нестерпимый холод, а потом он почувствовал то покалывание, какое бывает, когда отлежишь руку или ногу.