– Неужто ты и вправду хочешь искусать меня? – с обидой в голосе сказал левый локоть. – Конечно, что не сделаешь от отчаянья, но я-то ведь ни в чем не виноват. Не я ли тебе служил верой и правдой?! По первой твоей прихоти сгибал и разгибал руку, и что же – в благодарность за мою безупречную службу ты теперь хочешь искусать меня! Эх, вот она несправедливость!
– А я полагаю, что, если он и будет кого кусать, то, конечно, меня, – обращаясь к левому локтю, угрюмо сказал правый. – Именно ко мне он всегда был особенно несправедлив. Сколько раз он разбивал меня, когда учился ходить! А теперь совсем, пожалуй, озвереет. Малодушен и несправедлив человек, что и говорить.
Ром почувствовал, что руки его онемели и стали, как палки.
– Да с чего вы взяли, что я собираюсь кусать вас?! – рассердился мальчик. – Наслушались всякого вздора! Мало ли чего может наболтать какая-то кондукторша! И вообще, может, она никакая и не кондукторша, а самозванка!
– Глупец. – Перед мальчиком вместо локтей сначала возникли два безумных глаза, похожих на льдистые шарики, а затем и вся остальная кондукторша. – Глупец, но не настолько, чтобы торопиться стать умным. – Кондукторша засмеялась.
Ром согнул и разогнул руки, ставшие вновь послушными и сказал:
– Вместо того чтобы угощать меня моими же локтями, сказала бы лучше, куда мы едем. Если ты и в самом деле кондукторша.
– Туда же, куда и все, – продолжая посмеиваться, сказала кондукторша.
– Кто это все? По-моему, нас только двое в этом вагоне.
– Двое, если смотреть моими глазами. А если – твоими, немало любопытного откроется.
Едва она это произнесла, в пустом вагоне начались перемены. Вагон менялся подобно чистому листу фотобумаги, когда его, ослепив лучом света, погрузят в проявитель. Сначала на листе появляются неясные контуры и невнятные пятна. Но проходит секунда-другая, и то, что было неясным и невнятным, преображается и получает смысл. Так и трамвайный вагон, только что казавшийся пустым, наполнялся разнообразными картинами.
Сперва они были плоскими и неподвижными, но постепенно начинали двигаться и разрастаться вглубь и вширь. Города и поселки, горы и реки наполняли этот странный вагон, и мальчик смотрел на них, как бы с высоты птичьего полета.
Некоторые города были полны солнечного света, и над ними плыли облака, другие же скрывала мгла, и они мигали из нее мириадами огней. По лентам дорог ползли тысячи и тысячи автомобилей, похожих на неповоротливых жуков, а прямо под своими ногами Ром заметил четырехгранный стержень: это электричка медленно выползала из распоротого чехла перелесков.
Чуть дальше крошечный буксир тащил большую баржу по реке, а на ее песчаных берегах копошились люди. И куда ни кинь взгляд, дымили трубы заводов и фабрик.
Но, пожалуй, более всего мальчика поразило северное сияние в полумрачном конце вагона. Оно было такое же яркое, как и огни, вспыхивавшие за окнами вагона, только не резало глаза.
– Да это же целый мир! – восхитился Ром. – Весь мир людей уместился в одном вагоне! Значит, где-то там, под моими ногами, есть город, в котором я жил. Там мои родители. И до этого города, как знать, возможно, всего лишь шаг. Или даже полшага. Как бы не раздавить кого случайно, – и он с беспокойством посмотрел себе под ноги.
– Как это случайно? – кондукторша поддела ногой толстую серебристую нитку, пересекавшую долину. – Случайно вообще ничего и никогда не происходит.
В месте разрыва вспыхнул голубой огонь и стал растекаться по долине.
– Это газопровод загорелся, – спокойно пояснила кондукторша. – А это вертолет… – тут она пальнула из ружья, и кружившийся над полем вертолет рухнул на землю, – потерпел катастрофу. Погибли все члены экипажа, а также…
Не договорив, она осеклась, потому что на поле, неподалеку от того места, где горел вертолет, внезапно возникли два огромных зайца.
Один заяц был очень толстый, другой – очень худой. Толстый, с важностью попыхивая трубкой, листал журнал по кролиководству, худой же трясся и обеими лапами прижимал к груди морковину. Размеры морковины были таковы, что, метнув ее, заяц несомненно, разрушил бы любой окрестный город вместе с пригородами.
– А вы кто такие?! – удивилась кондукторша. – Что-то я не припомню, когда застрелила вас. Придется мне, пожалуй, подстраховаться и сделать это еще раз. Хотя, вообще-то, это не по правилам.
– Правила нужно чтить неукоснительно, – молвил толстый заяц, продолжая листать журнал и попыхивать трубкой. – Страшно даже представить, что начнется, если они нарушатся. Один не по правилам выстрелит, второй – расплачиваться за проезд не станет, третий из вагона выпрыгнет. А уж про всех остальных даже и подумать боюсь. От остальных тогда можно будет ждать вообще чего угодно. На то они и остальные, в отличие от нас.