Благополучно достигнув Малабарского берега, “Рыбка” долго крейсировала, выбирая место для высадки, и только 10 октября вошла в узкий залив примерно в двухстах километрах южнее Мангалура Тропический лес местами подходил к самому побережью. По каким-то едва уловимым признакам, может быть, по разнообразию и богатству растительности Десень почувствовал: искать надо здесь.
— Заманчивое место, — сказал он шкиперу. — В таких джунглях, если верить Киплингу, жил Маугли.
— Это уж точно, — убежденно ответил шкипер. — Англичане умеют устраиваться.
Месяц спустя, когда на высоком холме был сооружен просторный пакгауз, “Рыбка” ушла в Бомбей Дожди прекратились, почва быстро просыхала, и Десень почти ежедневно совершал разведывательные вылазки. Он шел по берегу, вдоль кромки многоярусного леса, присматривался, временами углублялся в заросли, проверяя свое снаряжение.
Однажды он обнаружил несколько молоденьких трехгранных пальм. И хотя они не годились для получения бальзама, Десень подумал, что это большая удача: если отсюда пойти в джунгли, наверняка встретишь крупные пальмы. До них пять, а может быть, семь километров, и лес тут особенно густой — сплошная зеленая стена, но все-таки самое главное — видеть цель. Остальное уж зависит от тебя самого.
В середине декабря прочно установились сухие и не очень жаркие дни. “Рыбка” вернулась из Бомбея, доставив Миара и походную лабораторию. Вместе с Ми-аром прибыл переводчик Даниэль Китц, маленький, тощий, нескладный, с сереньким личиком заурядного клерка.
Представляя Китца, Миар сказал:
— Я думаю, мистеру Китцу поручено следить за нами. Зачем нам переводчик? Мне его буквально навязали.
Китц уныло подтвердил:
— Да, сэр.
— Вот видите! — с воодушевлением продолжал Миар. — В Бомбее о нас ходят самые невероятные слухи. Утверждают, будто мы нашли золото. Приятно сознавать, что местные чиновники не умнее наших.
Он был возбужден тропическим лесом, для него все было ошеломляюще ново, и он по-детски радовался, что за ними будут шпионить. Но к вечеру, когда разгрузка “Рыбки” закончилась, у Миара возникло странное чувство своей непричастности к окружающему.
Он смотрел с вершины холма на зеленое море джунглей. Вдали, в лучах заходящего солнца, искрились зубчатые вершины Западных Гат. Гудело желтое небо, разноголосо шумел влажный черно-зеленый лес, звуки смешивались с запахами и красками. У Миара кружилась голова. Острые токи чужого мира пронизывали каждую клеточку тела, вызывая тревогу и смятение На беспредельном живом просторе жалкими и ненужными казались приборы, собранные из склянок и трубок.
В это время Десень рассматривал катодный газоанализатор, досадуя, что почти ничего не знает о катодных лучах. Десень впервые видел аппаратуру Миара; его поражало обилие электрических приборов. Превращение веществ под действием электрического тока заставляло думать, что и сами вещества — в своей тонкой структуре- имеют электрическую природу. В химии наступала эпоха электричества, синтеза, математически точных расчетов. К чему многолетние путешествия и поиски, если все можно получить в колбе? Десень осторожно прикасался к приборам — стекло было чужим и холодным.
А Даниэль Китц играл в карты. Маленький человек в потертом рыжем сюртуке, нелепом здесь, на границе моря и джунглей, уныло обыгрывал матросов. Он забирал у них все, до последней монеты, потом все возвращал, и игра возобновлялась.
Утром Миар изложил свои соображения о бальзаме. Четыре довольно правдоподобные гипотезы по-разному истолковывали слова “действие постичь нельзя”. Десень возражал: гипотезы слишком правдоподобны, они придуманы логически мыслящим европейцем. Для индуса эпохи “Яджур-веды” все непостижимое легко объяснялось вмешательством бога. Трудно даже представить обстоятельства, заставившие произнести эти слова — “действие постичь нельзя”.
— Очень хорошо, — сказал Миар. — Давайте пальмовый сок, и мы посмотрим, что это такое.
* * *У Десеня уже не было сомнений, что направление поисков выбрано правильно. И 24 декабря 1899 года, по своему обыкновению тщательно завершив приготовления, он выступил в путь.
Кромка тропического леса особенно труднопроходима. Поэтому первые полкилометра впереди шли матросы с “Рыбки”, прорубавшие просеку сквозь густые заросли. Гулко стучали топоры: дорогу, дорогу… Где-то наверху раздраженно шумели обезьяны, в воздухе звенела назойливая мошкара, кричали невидимые попугаи. Миару казалось, что в глубине джунглей скользят чьи-то тени. Он напряженно всматривался — тени отступали, прятались. В конце колонны, на ходу тасуя засаленные карты, плелся Даниэль Китц.