— Как ты? Как малыш? Врач сказал мне, что у тебя мальчик будет? — я только киваю, все верно, сегодня утром на узи узнала, что ношу сына. Но все равно не надеюсь на благоприятный исход.
— Отвези меня к нему, — прошу подругу, и она понимает, о чем я говорю, без слов везет меня на кладбище, припорошенное чистым снегом.
Мы долго идем по дорожке, вглядываясь в таблички на памятниках. Я купила букет роз у ворот, шипы врезаются мне в пальцы, но я не убираю их. Мне нужна эта боль.
— Там могила его матери, давно умерла. Вот… а, нет, не она.
А я прохожу мимо, так и не взглянув. Я просто иду, вперед. Катя берет меня за руку и тащит к могиле.
— Вот, смотри, здесь.
Да, табличка с его именем. Рядом большой памятник, имя женское. Сашина мама, которая умерла, родив его. Для меня.
До меня доходит, что могила одна, как они тут вдвоем? Катя объясняет, что тело кремировали и захоронили в могиле матери, под плиткой, на которую я опираюсь.
— Почему кремировали?
— Ну… так легче было вывезти… привезти в нашу страну.
— Ясно.
Странно, но я ничего не чувствую. Вернее, чувствую жалость к человеку, но он мне будто чужой.
— Будто не он…
— Он, перед кремацией его отец тест днк сдавал. Он показал, что это сын, — подруга поясняет, а я снова задаю ей немой вопрос — почему? — Так тело было не узнать, там все смято и … так что, только прах.
Вдруг я хочу посмотреть на прах. Трогаю плитку, она поддается, как ни странно. Толкаю ее в сторону, там углубление, и видна урна.
— Странно, так слабо заделали, — хмыкает Катя, — а я была на похоронах и видела, что цементировали хорошо. А сначала еще доски клали, вот эти, — она показывает на короткие деревяшки возле ограды.
— Да это вандалы, кхм, — слышится за оградой, мы подскакиваем от неожиданности. — По ночам лазят, ковыряются в могилах, ищут ценности, а я один не могу за всей территорией уследить.
Пожилой мужчина в черной куртке и шапке-ушанке стоит на дорожке, качает сокрушенно головой. Потом достает из кармана блокнот и ручку, записывает номер места.
— Вы не переживайте, я записал, пришлю работников, они все восстановят.
Мы благодарим служащего, он идет дальше, разглядывая соседние захоронения, наверное, ищет еще нарушения. А я не могу глаз отвести от сияющей на солнце урны. Не выдерживаю, вытаскиваю ее из углубления, и снова не чувствую, что в моих руках то, что имеет прямое отношение к моему Саше. Он сам. Вернее, не он. Кручу резную крышку, хочу заглянуть внутрь.
— Ну что ты делаешь! — прикрикивает на меня Катя, и я от неожиданности роняю урну на снег.
Оторопев смотрим, как сероватый пепел смешивается с белоснежным снегом. Ветерок лениво гоняет скорбную взвесь, уносит прочь ее.
«— Шурка тогда даже в госпиталь попал, нахватался, без маски. Я сразу надел, а он все ржал и пытался снежки скатать, идиот», — я будто слышу, как смеется мой Саша…
Снежный пепел бывает, он был прав…
Глава 49
Алёна
Я не смогла жить в квартире, уехала в деревню и забылась там на несколько месяцев. Даже не стала разбираться, почему меня не известили о гибели мужа, и о похоронах. Я думала о сыне, боялась потерять его, весь смысл жизни в этом маленьком существе, и любой нервный срыв мог навредить ему. Я отложила разборки на будущее. И так понятно, что это свекровь руку приложила.
До Тани я так и не смогла дозвониться, вскоре ее номер стал нерабочим, видимо сменила его, чтобы не докучали звонками. Я тоже сменила, стали поступать назойливые звонки от журналистов, с предложениями выставить напоказ нашу с Сашей жизнь.
Пару раз ездила в город, чтобы оформить наследство. Во второй раз наняла адвоката, который сам общался с родителями мужа, добывая свидетельство о смерти, и сам всё оформлял, только привозил документы на подпись. Так что, мне почти ничего не пришлось делать.
Я все перерыла в интернете, что касалось гибели съемочной группы, выудила каждую песчинку. Шурка нашелся, об этом писали. Он лишился ноги, а потом исчез с горизонта вместе с семьей.
Я запрещала себе плакать, беспокоясь о малыше. Но это плохо получалось, даже в деревне все напоминало о любимом. Новая крыша и крыльцо, помню, как Саша сам привез стройматериал, сам все сделал. Саженцы яблонь и груш… они подросли, когда сажали, давали им имена, соревновались даже, у кого интереснее получится. И до сих пор ветер треплет таблички, на которых его рукой написаны эти имена. Да много чего сделано заботливыми руками любимого.