В толстых, теплых, но неуклюжих рукавицах было невозможно работать. Мелкие детали вываливались из рук, их нельзя было как следует ухватить, надеть на другую деталь, закрепить, навернуть. В узкие места мотора одетая в рукавицу рука не пролезала, и как это ни тяжело было, приходилось работать без рукавиц.
До похода в Якутск Дудко вообще казалось, что руки его не боятся мороза. Перчатки он носил, но мог обойтись и без них. Если замерзали руки, он брал горсть снега, сильно растирал кисти, а когда они начинали пылать, вытирал их насухо и снова мог долго работать без перчаток. Теперь пальцы деревенели моментально и с трудом сгибались. Гаечный ключ невозможно было держать: он жег, раскаленный морозом. Казалось, металл настолько сильно прилипает к руке, что если разжать кисть, ключ повиснет. И действительно, вместе с металлом, причиняя сильную боль, отрывались с ладоней и пальцев маленькие куски кожи.
Стиснув зубы, с перекошенным от напряжения лицом Дудко работал несколько минут, затем отрывал от руки инструмент и стремительно надевал рукавицы. Тогда начинал работать Складчиков.
В теплых варежках руки понемногу отходили, пальцы приобретали гибкость, и тогда особенно сильно начинали болеть израненные, ободранные ладони. А в это время Складчиков из последних сил делал еще несколько движений и уступал место Козлову. Так, сменяя друг друга, инженер и механики проводили ремонт.
Абрамов наблюдал эту сцену и словно сам испытывал физическую боль.
— Почему вам никто не помогает? — спросил он.
— Товарищи пробовали помочь, — ответил Козлов, — но получается дольше. И вообще… потом кое-что приходится переделывать, а тут и так некогда…
«Какое это счастье, — подумал Абрамов, — что в экспедиции участвуют эти опытные механики, заводские люди. Что бы мы делали без них в таком походе?»
— Послушайте, — вдруг сказал он. — Зачем же инструменту мерзнуть? Давайте бросим его в костер, пусть греется.
Козлов обернулся и поглядел на него с недоумением, но потом сказал: «Правильно»!
Гаечные и торцевые ключи, отвертки, плоскогубцы сунули в огонь по краям костра.
— Так! — сказал Абрамов, подождал немного, пока инструмент нагрелся, затем выхватил из огня нагретый ключ и быстро подал его Козлову: — Бери, Василий Сергеевич!
Ключ некоторое время хранил в себе тепло и согревал руку. Затем из костра выхватывали другой ключ и подавали взамен остывшего.
Работать стало легче, и хотя попрежнему деревенели от мороза руки, каждый работал значительно дольше.
Уже рассветало, когда, закончив ремонт, колонна двинулась в путь. Сзади, словно прощаясь с уходящими, колеблемое слабым ветром, махало красными широкими языками пламя семи костров.
Измученные, утомленные механики и инженер не решались идти на отдых: после длительной остановки тракторов нужно было особенно внимательно следить за машинами.
…Днем потеплело. Ослепительно сияло солнце, сверкал снег. Все надели задымленные очки.
Козлов и механики немного отдохнули по очереди. Болезненно ныли, горели поврежденные руки, но на душе, как и вокруг, было радостно и светло.
Кончался поход по Лене. Еще десяток-другой километров — и прощай, ледяная дорога! Тракторы шли быстро, без остановок, и многие участники похода уже с сожалением думали о том, что скоро закончится этот ровный путь без подъемов и спусков, без пней и завалов.
— Хорошо по реке идти! Только и заботушки — за машиной следи да нос не обморозь, — говорил Воронов своему сменщику.
— Да уж про что, про что, а про Лену плохого не скажешь, спасибо ей, — соглашался Пономарев, зажмурив глаза от удовольствия. — А уж красива, красива…
Метрах в пятистах впереди широкое русло Лены огромными ледяными рукавами расходилось в разные стороны, захватывая в свое сверкающее серебром кольцо высокий остров.
— Хо-ро-шо-о! — протянул Воронов, мотая головой.
Он собрался было рассказать, какая у него в селе красивая речушка течет, но внезапно смолк, приподнялся над сидением и, вглядываясь во что-то расширившимися глазами, быстро остановил трактор, спрыгнул с него и кинулся вперед.
В пяти шагах от машин чернела вода, местами скрытая тонким налетом льда. Воронов остановился возле полыньи, не веря глазам.
Он постепенно все больше холодел от ужаса, начиная понимать, чего избежал. Еще пять метров — и прямо с ходу ринулся бы трактор в холодные глубокие воды Лены. «Да, отделался легким испугом, можно сказать!» Воронов перевел дыхание. И вдруг новая мысль ударила, обожгла его: «А вдруг там, где остановился трактор, недостаточно толстый лед? Ведь это недалеко от полыньи? Что, если лед осядет под грузом тяжелой машины и трактор провалится?» В одно мгновение обычно медлительный, неуклюжий тракторист вскочил на трактор, осторожно дал задний ход и начал пятиться от полыньи, не спуская с нее глаз.