Я заметила, как побледнело лицо Джулиана, какой жесткой стала линия его рта, словно ему приходилось сдерживать внезапный приступ гнева.
— Не говори глупости! — обратился он к дочери. — Конечно, это кот.
Адрия прижала кота к себе, он со спокойным достоинством позволил себя обнять.
— Циннабар принадлежал моей матери, — сообщила она мне.
В атмосфере этой комнаты было что-то нездоровое. Что-то немного пугающее. С чувством неловкости я отвела взгляд от девочки и кота, и он случайно упал на предмет, показавшийся мне до боли знакомым, — на маленькую резную фигурку, стоявшую на бюро. В моем чемодане в Сторожке, еще не распакованная, лежала фигурка, настолько похожая на эту, что я ее тотчас узнала.
Мою подарил мне Стюарт, когда ему было шестнадцать лет, и он начал проявлять способности к такого рода поделкам. Но резная фигурка Адрии была, должно быть, выполнена им недавно, с гораздо большим мастерством. Обе фигурки изображали лыжников, и стиль работ Стюарта можно было узнать с первого взгляда.
Эту фигурку я увидела впервые и не могла оторвать от нее глаз. Лыжник раскинул палки в разные стороны, плотно сжал колени, слегка нагнулся, балансируя на крутом вираже трассы. Вырезан был даже участок склона.
Адрия, заметив направление моего взгляда, подбежала к бюро и взяла с него полированную статуэтку. Передавая ее мне, она не смотрела отца, и я снова отметила враждебность по отношению к Джулиану.
— Правда, она чудесная? — обратилась она ко мне.
— Ты права, — ответила я и взяла у нее статуэтку, поворачивая пальцами на ладони.
Было время, когда я думала, что Стюарт станет художником, скульптором, но все изменила встреча с Джулианом Мак-Кейбом. Я взглянула на него и заметила, что линия его рта стала еще жестче. Адрия тоже это заметила и не без вызова сказала:
— Я помню, что ты велел мне ее убрать, папа. Но я не смогла. Я ее очень люблю. И Стюарт не сделал ничего плохого. Он не мог, потому что… потому что…
Она запнулась. В комнате воцарилось молчание, свидетельствовавшее о возросшей напряженности во взаимоотношениях дочери и отца.
— Не будем говорить об этом, — резко произнес Джулиан.
Девочка взяла маленького лыжника из моих рук и торжественно поставила его обратно, на почетное место. Когда после этого она взглянула на отца, ее глаза выражали мольбу, просьбу о помощи, но он отвернулся, чтобы не видеть ни лыжника, ни дочери. Когда он снова заговорил, его голос звучал более мягко, словно он принуждал себя быть добрее.
— Я знаю, что Стюарт был твоим другом, Адрия, но не хочу, чтобы ты страдала, когда правда выплывет наружу.
Если он хотел ее успокоить, то не достиг цели. Она посмотрела на него безо всякой надежды.
Адрия знала, что ее отец верит в то, что именно она толкнула кресло, она и сама в это верила. Смерть Марго пролегла между ними. Мое сердце разрывалось от боли за Адрию, но я не могла забыть и о своем брате, ради которого пришла сюда. Я должна была воспользоваться ситуацией.
— Так вы действительно верите, что Стюарт Перриш виновен? — спросила я Джулиана.
Он посмотрел на меня с удивлением, которое тут же сменилось неприязнью.
— Не считаю подобные вопросы предметом для сплетен, мисс Ирл. И я уверен, что они вас не касаются.
С его точки зрения, я заслуживала такого обращения, но у меня был другой взгляд на вещи.
— Я читала газеты, — горячо возразила я. — Так что ничего не могу поделать с тем, что кое-что знаю о происшествии.
Его неприязнь ко мне возросла.
— Не будем тебе мешать распаковывать вещи, — обратился он к Адрии и вывел меня из комнаты.
В холле он сухо сказал мне, что в доме есть еще две не такие большие спальни, теперь никем не занятые, в заднем крыле здания; я знала, что одной из них пользовался Стюарт, когда посещал Грейстоунз. Но мне больше ничего не показали. Джулиан вместе со мной спустился по винтовой лестнице в прихожую и проводил меня до двери.
— Благодарю за то, что вы показали мне дом, — сказала я, запинаясь.
Его взгляд блуждал поверх моей головы, линия рта выражала презрение.
— Не стоит благодарности, мисс Ирл. Если вы обойдете угол дома, то увидите тропинку, спускающуюся к речке. Никуда с нее не сворачивайте, и она быстро приведет вас обратно в Сторожку. Подъездная дорога делает большой крюк.
Пройдя несколько шагов, я услышала, как закрылась дверь дома.
Если своей помощью Адрии я и заслужила какую-то признательность от Джулиана Мак-Кейба, то не сумела ею воспользоваться и все испортила, не сдержавшись и заговорив о Стюарте. Как обычно, выступила в роли «упрямой башки», и мне не за что было обижаться на Джулиана. Он поверил, что мною движет простое любопытство и что я равнодушна к чужому страданию. Это было мне неприятно, но я не могла заставить его думать иначе.
На дне лощины речка мирно текла между заснеженных берегов, и тропинка вилась, повторяя се изгибы, среди кустов болиголова, елок и сосен. Ряд мертвых деревьев, как и дом, осталась позади меня, слева, и я шла по тропинке, не обращая особого внимания на окрестности, углубившись в свои мысли. Если Адрия действительно толкнула кресло, она могла бы заступиться за Стюарта, зная, что он невиновен. Но на чем основано предубеждение Джулиана к моему брату? Как я смогу до всего этого докопаться, если дорога в дом мне будет заказана? А, судя по всему, так оно и случится.
За одним из поворотов тропинки, после которого Сторожка появилась в поле моего зрения, я чуть не наткнулась на человека, стоявшего ко мне спиной и наполовину скрытого деревом. Казалось, он внимательно всматривается куда-то в даль. Я отметила массивность его головы и ширину плеч еще до того, как разглядела другие детали. На нем был полушубок из овчины, коричневые вельветовые штаны и зеленая альпийская шляпа с маленьким красным пером. Я решила, что это гость Сторожки.
— Добрый день, — приветствовала я его.
Он медленно повернулся, без малейших признаков испуга. Ему было уже под семьдесят, но он показался мне красивым, с худым, обветренным лицом и спокойной, отмеченной чувством собственного достоинства манерой поведения. Некоторое время он смотрел на меня со сдержанной подозрительностью. Затем его кустистые серые брови нахмурились.
— Как вы здесь оказались? — грубо спросил он, и я впервые услышала этот резкий, неприятный голос, который впоследствии преследовал меня в страшных снах.
Я только смотрела на него, разинув рот. Я поняла, что это вовсе не гость, а Эмори Ольт, сторож Грейстоунза. Мне потребовалось время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
— Должно быть, вы мистер Ольт, — обратилась я к нему. — Я была в доме. Мистер Мак-Кейб мне его показывал. Я Линда Ирл, новая горничная Сторожки.
— Горничная? — с издевкой откликнулся он.
— Да. Мистер Дэвидсон разрешил мне осмотреть окрестности. Он просил вам это передать, если вы будете возражать против моего присутствия в частных владениях. А мистер Мак-Кейб показал мне эту тропинку.
Его раздражение казалось безмерным, и я попыталась хотя бы немного его смягчить.
— Я слышала о вас, — почтительно произнесла я. — Все знают, что вы научили Джулиана Мак-Кейба кататься на лыжах. И мне кажется, вы помогали тренироваться Стюарту Перришу. Вас можно назвать творцом чемпионов.
— Перриш! — язвительно воскликнул он. — Это с самого начала была пустая трата времени.
Я поняла по его тону, что этот человек был самым большим врагом моего брата, и с ним я должна быть настороже. По крайней мере, я, кажется, отвлекла его от мыслей о моем вторжении на территорию Грейстоунза. Когда я попыталась его обойти, он пошел рядом со мной, и я заметила, что он хромает. Стюарт говорил мне, что это последствие травмы, которую Ольт получил, спускаясь на лыжах с горного склона.
— Не знаю, какую игру вы ведете, — проговорил он своим скрипучим голосом, — но берегитесь. Лучше не пытайтесь ничего предпринимать. Вы меня поняли?
Я поняла и другое: этот жестокий человек знал, кем я была. Хотя и не понимала, откуда. Он, несомненно, донесет на меня Джулиану и сразу положит конец моей дурацкой игре в шпионы. Я могла спастись только в том случае, если он был не вполне уверен, с кем имеет дело; я сделала попытку блефовать, чтобы его разубедить.